Философская лирика 1994 – 2018

30.08.2018 in Новости, Поэзия

Дорогие друзья! Собрал в сборник все свои стихи за 20 лет, объединённые темой “Размышления о философских вопросах наедине с собой”. И решил с вами поделиться.

Владимир Калабин

Озеро огненных лилий

***

Вы рисуете Пушкина в лекционной тетради.

Вы сейчас в Петербурге декабрьской поры.

Честь и совесть растоптаны на кровавом параде.

И плюются картечью медноглавые львы.

С монолитной улыбкой, левым глазом прищурясь,

Грациозно на цель наведён пистолет.

И свинец полоснул звонкий воздух, зажмурясь.

И на алом снегу умирает Поэт.

Умирал тяжело. В жар и холод бросало.

Звал к постели жену. Таял бликом огня.

Вы рисуете Пушкина в лекционной тетради.

Как две капли воды он похож на меня.

***

Горн горланил утром ранним:

Дрёму прогонял комар.

Я проснулся, заморгал,

И прихлопнул комара.

Погружаясь глубже в грёзы,

Вижу Нечто… Не берёзы.

Кристаллический жёлтый песок,

Солнце в каждой песчинке пылает.

Чёрный зубчатый тени росток

Протянулся к лагуне от пальмы.

Разукрашенный жёлтым и чёрным,

Краб клешнями янтарные зёрна

Гладит нежно на кромке прибоя.

Тень от пальмы. Песок. Солнце. Море.

***

Серое небо гладит дома

Серыми пальцами дождика.

Серое верба серого льва

Напоминает художнику.

Серые люди сели в трамвай

В серых шипастых ошейниках.

Выбежал львёнок в радужный рай

За сероглазым волшебником.

***

Порою жизнь такое отчебучит,

Что бестолку кричать или канючить.

И, свесив набок голову, стоишь.

А после – высунув язык, бежишь,

Чтоб вдруг остановиться неподвижно –

Остались опостылевшие крыши

Внизу, вдали. А здесь звенит луна,

И радужная звёздная волна

Захлёстывает, кружит и качает.

Гляди ка! Прочь учапали печали.

Усталость отвалилась серым пеплом,

Ты до краёв наполнен пьяным ветром,

Тебе всё по фиг – по колено море,

Хохочет воскрешённый «бедный Йорик»,

И хочется подпрыгивать, как мячик,

И на ушах стоять, и на карачках

Перемещаться шустро по-паучьи.

И выше – только звёзды, ну а круче

Сверкающие шарики планет,

А ты готов расцеловать весь свет!

***

Танец в небе над крышами

Звезд сиреневых слышу я,

Мы с тобой полетим

К ним!

Снов серебряных крыльями

Мы взмахнем без усилия:

В ясном свете луны

Мы!

***

Возвращаюсь от Девушки. Ночь. Тихий скрежет трамваев.

Ювелирные трели сверчков. Красный проблеск машин.

Над сиреневой крышей мерцает Звезда золотая.

В лампе сердца мурлыкает синий улыбчивый джин.

Почешу гребень ребер поющему левому боку.

Яркой вспышкой рванется к звезде синий джин сквозь футболку.

И в ладошку вползет к спящей Девушке, словно сверчок золотистый,

Луч с лазурных высот, наигравшийся вдосталь на лунных монистах.

Мне приснятся, я знаю, вершины в жемчужных шеломах,

И огромные мудрые звезды, и Старец седой,

И узор лунных бликов на горных заснеженных склонах,

И кленовый задумчивый лист рядом с белой луной.

И приснится мне Девушка, гладящая по головке

Золотистой сверчка в темно-лаковой экипировке.

***

Почему изумрудные гроздья созвездий

С такой силой притягивают к себе взгляд?

Почему на земле мне так душно и тесно,

Почему шумным радостям жизни не рад?

Может быть потому, что так сердце грохочет,

Заглянув черной ночи в горящие очи,

Потому что готовится выйти на стук

Из души, как из куколки бабочка, Дух

***

Не всем дано бежать,

Подобно метеору:

Кому-то только ржать,

И то – плетясь под гору.

Кому-то – только жрать,

И то – чужое сено.

Не всем дано бежать

Бок о бок со Вселенной.

Вдогонку смерть, и ты,

Откинув упряжь тела,

Искр синие цветы

Роняешь с гривы белой.

***

Кричу в колодец,

Отвечает эхо:

Раскаты саркастического смеха.

Задумчивость печального рассказа,

Влюбленный лепет…Фразою за фраза

На лист ложится. И недоуменно

Гляжу на хохот, лепет, мысли, стоны,

На лепет доверительно-постельный:

Кричал в колодец нечленораздельно,

А он возьми и выдай… Где-то там,

На дне, сижу, наверное, я сам,

Другой, с глазами мудрого ребенка,

По спинке глажу месяц, как котенка.

***

Озеро – огонь

В лунном свете,

Протяну ладонь

Танцующей комете.

И не обожгусь –

К звездам взмою.

В танце закружусь

С огненной юлою.

И Астролог ввысь

С башни зорким взором

Взглянет, чью-то жизнь

Свяжет с метеором:

Кружево планет,

Гороскопа знаки….

Танец чьих-то лет

На бумаге.

***

Подари себе

Самого Себя.

Золотой Звезде –

Серебро Дождя.

Лунному Цветку –

Солнца Поцелуй.

Крылья – Ветерку,

Звону – Струны Струй,

Сердцу – Соловья,

Песню – Голове.

Подари Себя

Самому Себе.

***

Надо быть сильным.

Взглядом стальным

Смело смотреть вперёд.

Надо быть стойким –

Тогда горький дым

Не перекосит рот.

В Себя Самого и свою Звезду

Beрить. Вперед идти.

Ч у д и щ е повстречав на мосту,

Не повернуть с Пути.

К опасности – грудью,

К Другу – рукой.

Прошлого не вернуть.

Выйдя в завтрашний день, с собой

Взять Сердце, Песню и Путь.

***

Твердость стали,

Гибкость ивы.

Флейты Пана

Переливы,

Барабаны

Гвалтом звучным

Разметали

Мрачность тучи.

Танец бронзы,

Голос меди.

Запад розов.

Месяц светел.

Звонки струи

Водопада.

Неприступны

Гор громады.

Взор Любимой

Так задумчив.

В пальцах ивы

Клочья тучи,

Тих и нежен

Взгляд Любимой.

Запах свежий,

Блики лилий.

***

О лик Луны бел!

Разум во лбу тих.

Воина дух смел.

Белой Луны лик.

Белый Луны лик.

Быстрый удар рук.

В мрак сгинет враг вмиг.

Руку подаст друг.

Другу – груди горн,

Снимет рукой испуг.

Крылья расправит гром.

Крылья расправит гром,

Гордость раскроет грудь.

Радостен, тверд взор.

Ясен и светел Путь,

Ясен и светел Путь.

Стройный луны лук.

Стрелы рассеют муть.

Щит защитит от мук,

Круглый луны щит.

Стремительность ног.

Сталь рук.

Радость в груди жить!

Радость в груди жить.

Смел и спокоен дух.

Жизни прочна нить.

Ласковый свет вокруг.

Ласковый свет – вокруг.

Надо! – меча луч.

Буду! Смею! Смогу!

Радостен, юн, могуч.

Нежен, мудр, добр и смел.

Клочья исчезли туч.

О лик Луны бел!

Разум во лбу тих.

Воина дух смел.

Белой луны лик,

Лик Луны – щит – мне!

Луч Луны – меч – мне!

Лунных стрел лёт смел,

Ясен, бел

Луны

Свет.

***

Природа Городу Урода родила,

В мусоропровод бросив, разрыдалась…

Какая жалость! И такая малость:

Терзает озорная детвора

Осклизлый трупик дня очередного,

Природа завтра выродит другого.

Дождемся долгожданного утра,

Чтоб посмотреть на то, как стылый Город

С ухмылкой распахнет мусоропровод…

Дерьмо, понятно. Но немного жаль:

Похоже утром солнце на янтарь.

А в глубине прозрачного светила

Навечно челюсть паучка застыла…

Любимая, светило это – Ты:

В прозрачном камне запечатлены

Движенья заколдованного танца,

По воле злой прервавшегося вдруг,

В застывшей позе: трепетный испуг,

Любовь и хрупко-крылое коварство,

И верность веры, и непостоянство,

И нежность поцелуя, и удар

Предательский сквозь паутину чар

Просвечивая, чернотой мерцают,

И очаровывают, и пугают.

С уверенностью это говорю,

Ведь твоему подобно янтарю,

Блеск моего кровавого граната

Внутри скрывает сгусток темноватый…

Ты приснилась сегодня янтарного солнца светлее.

В золотистой заре растворились застывшие тени.

Кружит ветер листы по безбурно-осенней аллее.

Гермий

Неуклюжая девочка

Задумчивым взором

Созерцает полет

Снежно-облачной стаи.

Изумрудная веточка

Смуглого Гора

Над безбрежностью вод

Словом Ра прорастает.

Изумрудная веточка

Станет Скрижалью,

Неуклюжая девочка –

Стройной Апсарой.

Снежно-белая стая –

Безжалостным жалом,

Смуглый Г о р –

Рыжекудрым царем Валтасаром.

Пробужусь в Пирамиде.

Прорву сухой кокон

Ароматных обмоток

И крышку отброшу.

И навстречу Изиде

Прорубленных окон

Протяну я ладони,

Ударят в ладоши

Изумрудные брызги

Сакральной Скрижали,

Снова веточкой ставшей

И корни пустившей,

Сексапильная Фриске

И мудрец Патанджали

Вместе с «Нашею Рашей»

Зачинают детишек.

***

На далеком облаке

Короли курлыкают,

Крыльями крахмальными

Хлопают над кровлею

Светозарной Зореньки,

На земле зеленой

Тусклой стал золою

Злой колдун, пронзенный

Золотой стрелою.

Синей кошкой возится

В тишине бессонница.

За окошком солнышко

Хлопает ладошками.

Путь воина

«Серебро, не более…

Боли нет. Не болен я.

Просто нету места…»

Помню, как-то в детстве,

Раз за разом снился сон:

«Ризы, изразцы, фасон

Старомодный платьев,

Бледный врач в халате

Белом-белом, и рука

Жилистого старика

Почему-то у меня

На груди, вокруг родня,

Поп бубнит в сторонке,

Помираю… – Горький

Привкус на сухих губах…

В этой урне теплый прах:

В жалкой горстке пепла

Все, что ветру пело,

В бой за Государя

Поднимая Знамя…

В пламени личины:

Женщины. Мужчины.

Жили. Умирали.

КАК они страдали,

КАК они любили.

Волнами Итиля

Любовались. Волге

Весть о Святополке

Доверяли. Цепи

Ветхие столетий

Рвали и ныряли

В безвременье. Встали

Все передо мною

Луговой травою».

Дивный сон из детства!

Свято мое место:

За городом в поле

Задохнусь от боли

Сладостной и стану петь.

Будет крыльям и звенеть

Мой скакун пернатый.

Латы? – Клочья ваты

Грязной вспыхнут и сгорят.

И накатится закат

Золотистым оком,

Занырну глубоко

В окоем лазурный.

…Вспышки. Руны… Урны

Бронзу взрывом разорвет

Прах, рванувшийся из-под

Мраморных надгробий:

Тени? Предки? Боги?

…Запах меда. Молока.

…Ласковая река

В облаках тумана.

…Молодая Мама.

На литой груди – сосок.

Требовательный голосок

Влажного младенца.

…Дверь.

…Утроба.

…Сердце.

Красный рокот крови.

Плаваю в утробе.

В бело-золотой ладье

В Ирий-город, на руле –

Ясный Свет Коляда,

В отблесках булата

Я и эти Люди:

– Братья, здравы будем!

Сеча. Вкус кумыса.

Жарко золотится

Бронза плоти. Косы

Женщины раскосой.

Пылью и ковылем,

Волгою, Итилем,

Тетивою лука

Сладко убаюкан.

Род. Родня. От Ра – «Да»!

…Мама Папе рада.

…Капля семени.

…Туннель…

ДИ- ДИ- ЛАДА- АЛА- ЛЕЛЬ !

            РЫБКА

          Эпиграф
          Деньги не пахнут, пахнут те, у кого их нет.
                                                    Народная мудрость
Есть такая рыба – омуль.
Я о ней читал.
А ещё бывает больно,
Если ты устал,
А стекло, такая падла,
Сквозь ступню насквозь.
Только улыбаться надо,
Несмотря на злость.
Ты “работаешь” факира,
Удивляешь их…
В ноль обдолбаных банкиров,
Мусоров, блатных,
И тинэйджеров прыщавых,
И сурьёзный люд.
Музыка гремит нещадно.
Там кого-то бьют.
Заиграла томно флейта,
Вспыхнули огни.
Рынок, ярмарка, таверна –
Всюду ждут они,
Раскрасневшиеся лица,
Пуговицы глаз.
Дуралей-самоубийца
Распотешит вас!
С хрустом вывернет суставы,
Стоя на стекле,
Удалится под литавры,
После, в закутке,
Станет извлекать осколок,
Тихо матерясь…
Дома, среди книжных полок
На матрац упасть.
Завтра утром – тренировка.
Надо отойти.
Запах табака и водки

Выжать из груди.
Там, в кармане рваных джинсов
Тысяча рублей…
Вспыхнул сумрак золотистый,
Хочется скорей.

Но нельзя.
Растянут выдох,
Истончился вдох.
Всё. Пора. Привычно выйти,
Тело как песок,
Со спины стряхнуть и в струи,
И по струям вверх,
Там раскосая колдунья,
Подавляя смех:
“Что, порезался, дружочек?”-
Спросит, а потом
Узкие придвинет очи,
И взмахнёт хвостом
Красноперым. Утром рано
Вынырну на свет.
Есть такая рыбка – Дхарма
Кто сказал, что нет?
Зарастает, как на кошке.
Только вот порой
Хочется шагнуть в окошко,
Чтобы стать травой,
Небом, солнышком горячим,
Смехом малышей.

За стеной младенчик плачет…
Вопли алкашей
Под балконом отрезвляют.
В комнату иду.
Морок тусклой дымкой тает.
Зябко на ветру.

…Томно зарыдала флейта,

И выходишь ты.

Рынок, ярмарка, таверна,

Красные цветы.

Пусть стекло изрежет ступни,

Пусть прольется кровь.

Прорываясь сквозь безумье,

Вынырнет Любовь.

С хрустом выверну суставы,

Распотешу вас.

Улыбнется Бодхидхарма,

Хмыкнет Дюжий Спас.

Пусть попадают со стульев,

Чтобы в их глазах,

Пробуждаясь от бездумья,

Всплыла Бирюза.

Булькает бычок в бокале:

Ом – Говинда – буль!

Буцкает в литавры Кали:

Пух! Жара! Июль!

Раскрасневшиеся морды,

Пуговицы глаз.

Милые мои уроды,

Рассеку для вас

Грудь себе и вырву сердце,

Отрастет еще.

Мы теперь Единоверцы,

Церковь ни при чем.

Дуралей-самоубийца

Распотешит вас!

Моргунов, Никулин, Вицин –

Мой Иконостас.

Чиннамаста, мама, Аve! –

Стоя на стекле,

С хрустом выверну суставы,

После в закутке,

Стану извлекать осколок,

Тихо матерясь.

Добрый, кроткий мой ягненок!

Харкотня и грязь.

ЖАЛКО

Эпиграф
Жалко у пчелки в жопке.
Детская мудрость

Если палец разрезать,
Потом рисовать на стене
Тёмно-красные руны,
Будет больно сначала
Зато черные тени
Отступят.
Они спрячутся снова,
Шелестя,
Как клубки
Коричневой плёнки
Из нутра
Вскрытых корпусов
Надоевших кассет.
Они спрячутся снова,
Туда,
Где во тьме
Тихо плачет вода,
Где танцуют
Вчерашние крысы.
Я рисую на стенах
Сортира
Узоры из снов
Острокрылых стрекоз.
Я танцую, держа на ладонях
Зрачки прошлогодних закатов.
Мои ступни хрустят
Разноцветным стеклом:
Витражи вперемежку
С осколками
Пахнущих пивом иллюзий
А под ребрами
Слева
Снова забилось
Серебряной рыбкой
Стрела.
Наконечник – под сердцем,
Снаружи, как хвост красноперой,
Попавшей в ловушку,
Щуки,
Дрожит оперенье.
Алый бисер
Поверх
Бурой корки
Отболевшего.
Старых кленовых
Листьев,
Горевших когда-то
Желтым и красным
Под солнцем
Октябрьским.
Щука, не ешь моё сердце,
Давай танцевать!
Полутьма моей комнаты –
Омут
А тени –
Весёлые
Шустрые лягушата.
И вовсе они
Не страшные.
Их глаза
Не на угли похожи,
А на кувшинки,
Мерцающие
Золотой сердцевинкой
Под тёплой луной.
Я буду бить
В бубен дырявой груди
И играть на варгане
Клыков моих сколотых
Косо.
С резким хрустом ломаю
Звёздный луч, словно древко,
Стрелы
Возле левого бока.
Наконечник исчезнет,
Как мотылёк,
В паутине сосудов.
Сердце, сердце.
Кровавый паук.
Когда ты наешься?
Мои ступни изрезаны в клочья
Осколками радужных замков,
Выплавленных из песка
Золотистых надежд
Я кормлю своей кровью
Линолеум в ванной.
Тараканы взмывают,
Шелестя жесткими крылышками
Карманных календарей
С изображениями
Голливудских героев:
“Вместо глаз бельма мускулов”.
Над монгольской пустыней
Стелится облако
Звонкокрылых цикад.
Пламенеют лучи
Восходящего
Солнца.

Красноярские столбы

Вместе с порывами

Прохладного ветерка

Подкрадываются слепни,

Надоедливо жужжа,

Пытаются

Сделать на коже спины

Татуировку

В стиле

«Сибирский Дзен.

Кусучие сволочи».

Небо вдали

Над зелеными волнами

Леса

Светло-лазурное

С белыми облачками,

А над головой,

Запеленутой в бандану –

Голова-трава –

Пронзительно синее.

Здесь облака густые,

Белый цвет подкрашен

Сиренево-серым.

Я прислушиваюсь

К тихому шелесту

Прошлогодней листвы,

Трущейся

О чешую

Серо-зеленых лишайников.

Со мной говорят

Камни,

На теплых спинах

Пригревшие

Волосы солнца.

Кажется,

Я понимаю

Камни,

Опутанные

Венами

Горных деревьев.

Сам становлюсь

Серым камнем

С прожилками

Листьев.

В лишайниках

Серых штанов

И комуфляжной рубашке.

С порывами ветра

В кожу втыкаются

Зеленоватые

Ромбовидные

Наконечники.

Сухо отваливаются,

Потешно шевеля

Лапками.

Ветер швыряет

Пригоршнями

Золотисто-зеленых

Монеток.

Отщелкиваю

Очередного

Лесного клопика.

Кончики

Пальцев

Остро пахнут

Лесным благовонием:

Хитином и солнцем.

Указательный и большой

Пальцы

Привычно

Складываются

В мудру знания,

Эдакая «джняна-козюлина».

Под шалашиком

Выгоревших бровей

Зрачки нащупывают

Золотистое зернышко,

Птицы переговариваются,

Лениво улыбаются

Шершавые валуны.

Речи ручьев,

Чернь муравьев,

Тучи перо,

Гор серебро.

Морось дождей.

Влажных червей

В рытвинах нор

Розов узор.

Рожки улитки,

Дрожь паутинки.

Хлюпанье, чавки.

Звезд отпечатки.

В небе просветы

Синего света.

Бревнышки лижет

Жаркий и рыжий,

Ласково грея,

Оранжевеет.

Искорок рой

Над головой.

Клекот камней,

Рокот корней.

Каркает ворон

Над косогором.

Гор громадье.

Рытвин нытье.

Серый лишайник.

Ветра шуршанье.

Клещ на щеке.

Мошка в зрачке.

В переплетенье

Цепких кореньев,

В трещинках камня

Спряталась Тайна.

Солнце садится

Огненной птицей

За Енисеем.

К огненным перьям

Тянут лениво

Лбы исполины.

Чая глоток.

Сна говорок.

Луч хоботочек

Бабочки ночи.

Чётки

Мальчик плачет с досады,

Ему невдомек,

Что пульсирующий, нутряной огонек

Очень сложно возжечь,

Затушить

Невозможно.

Просто жить.

Быть как ВСЕ.

Боже мой, Святый Боже!

-Ж-ж-ж-жужжание

медленной мухи,

над портретом когда-то

любимой, в старухе

очень сложно увидеть Ее,

очень сложно,

да и нужно ли?

Их, молодых, с нежной кожей,

Столько, столько теперь:

ЗАДОЛБАЕШЬСЯ ТРАХАТЬ…

Не прожить без Любви,

Не погибнуть без страха,

ДА И НУЖНО ЛИ? –

Волны так ласково плещут:

Бесконечность течет.

В четках лет

Чет и нечет.

***

Над шезлонгом жарит солнце,

Человек в пучине,

чем,

С точки зрения японца,

Ты от бликов на мече

Отличаешься?

А впрочем,

За забором – тишь да даль,

С точки зренья многоточий,

Это тот еще тональ.

А с нагвалем посложнее,

Иль попроще, хрен поймешь.

Чтоб смотрелось поживее,

И сквозь явственную ложь

Все же проступало Нечто,

Что и выразить – никак,

Как говаривал Запечный,

С точки зренья ВСЕХ – Дурак:

– Епсель-мопсель, футы-нуты,

Растуды твою тудыть!-

Это, с точки зренья Чуда,

Означает : просто Быть.

А насчет ультимативных

И летальных нескладух…

Были мамонты. Их бивни

Засвидетельствовали дух

Дел минувших, лет ушедших,

Тел истлевших… Скукота,

С точки зренья Лысой Плеши,

А по мне: все СУЕТА,

Так-то так, но: «Трезвость, Ясность»,-

Как говаривал Хуан,-

«Предпоследняя опасность

Перед Старостью»,-

обман,

Или за тиражной ложью

Все же Путь по бездорожью

Проложило чье-то сердце?

«Не пролезть в чужую дверцу», –

С точки зренья этой точки,

Почка хочет стать листочком.

Алиса и Джонатан

Все, что видит альпинист,

Перед тем, как ухнуть вниз,

Рассказать неальпинисту,

Только ляпнет: «Yes, it is».

Шмыгнул каменный карниз

Носом пористым: «Сюрприз!»-

То, как ты не рад «СЮРПРИЗУ»,

Не поймет неальпинист.

Повлажнеет весь твой низ,

Пока вверх летит карниз,

Память теребит репризу,

Взвизг страховки – лучший приз.

Только… Я не Альпинист,

И, смотря на обелиск,

Посвященный Альпинисту,

Недоумеваю: «Cheese»!

И про Море, и про Бриз,

Как Акулам булькал: «Please»,-

Мне, как «неаквалангисту»,

Рассказал Аквалангист…

Раз один Сюрреалист

Написать пытался «Peace»,

Смотрят нессюриалисты,

Обсуждают «живопись».

…Коли ты из-за кулис

Смотришь в зал, то среди лиц

Нужно отыскать Алису,

Чтобы только Ей: «Про Птиц».

Астронавт

Пустота.

Парю в пространстве.

Бормочу созвездьям: «Здрасте»!

Но невозмутимо

Изгибают спины

Светлые спирали,

Хоть бы промерцали

Что-нибудь из Морзе:

Обдают морозом,

Их протуберанцы

В отстраненном танце

Медленно кружатся.

Занемели пальцы:

Возвращаюсь в тело.

Кожа посинела,

Расплетаю лотос…

Сизоносый Хронос,

Алконавт старинный,

Временно покинув

Винный транс, с балкона

Выставил икону:

«Лик? Младенец? Лоно?».

Этажом пониже

Грезя о Париже

Русскому шансону

Рьяно бьют поклоны.

«Золоткой упала…»

В купол? В глубь бокала?

В глаз? Под дых? В промежность?

Голубь? Безмятежность?

Окружили

Фолианты лет

Забором

Выше человеческого роста.

За забором ввысь

Взметнулись горы:

«Ранний Рерих увлеченный Босхом».

Помнишь, Борхес, слепенький и старый,

Потерявшийся в библиотеке,

Проходя русскоязычный ярус,

Выудил Трактат о Человеке:

«Прошлое,

Любое,

Станет темным,

Весь секрет в достойном освещенье.

Маршируют стройные колонны

К черту на рога.

В блаженном пенье

Столько неподдельного восторга

В рясу облаченного комсорга»!

Псевдоним Всевидящего Бога,

Чьи дороги неисповедимы:

«Случай».

Заколодевшая тропка,

Дождалась однажды пилигримма:

Плача, мим размазывал белила,

Умоляя палача смеяться,

Только тот « при исполненье» был и мимо

Прошагал, толкая Оборванца:

Хоть в лохмотьях, но смеялся звонко,

На плечах колода – не помеха.

Проведет любого за ребенком

Серебристый колокольчик смеха

В рай.

И знаешь, милый ДжонотАн

Ливингстон,

Тебя окольцевали.

Сам надел серебряный металл

На запястье, называя дали

«Пустотой»…

Недавно у Дали

Был в гостях.

Болтали об искусстве.

Высоко свой Гений он ценил,

Но

Детей не забывал в капусте.

***

Все.

Ясное понимание

Полной исчерпанности

Данной темы,

Пришедшее после

Гадания на

Немецко- русском

Словаре

Идиоматических

(Не путать с идиотическими

Высказываниями

Невидимых для окружающих

Корешков)

Выражений.

Он,

Не череп,

Словарь,

Открылся на вопрос

О твоем отношении

Ко всем

Моим опусам.

Я не владею немецким,

Поэтому

Приведу здесь

Русский аналог,

Метко разрешивший

Все

Мои «сомневанья».

Мистики называют

Подобный род

Предсказаний

«Библиомантикой»,

Предсказаньем по книге,

Случайно раскрываемой и

Подверженной

Непочтительному тыканью

Пальцем в любую

Строчку.

Итак,

Заветная фраза:

«Гром гремит не из тучи,

А из навозной кучи».

Предложу несколько

Вариантов

Истолкования

Послания Тонкого Мира.

Первый.

Я – пресловутая навозная куча,

И все мои вирши – говно.

Желание «навести тень на плетень»

Проистекает из стремления

Любой ценой

Снискать внимание

Жадной до…

В общем, интересующейся публики.

Банальная зависть к Светилу,

Юношеский максимализм,

Простые возрастные издержки,

Замысловато упакованные

Под модерн,

Одним словом,

Коровья лепешка,

Назовем это так.

Коровья лепешка,

Пытающаяся говорить с Буддой

О Хаягриве,

Небесном Быке,

Кто ее знает,

Чего ей втемяшилось

В блиноподобную внутренность

Спиралеообразной

Охристой внешности?

Кто ее знает,

Эту

Коровью лепешку?

Второй.

Привет от дона Хенаро,

Он пукал, и горы тряслись.

А еще он так забавно подкалывал

В очередной раз обгадившегося

Карлитоса,

Американца,

Хотя бы

На книжных страницах

Прыгнуть с обрыва

Рискнувшего.

Третий, Пелевинский.

Навозный жучара, Митя-мотылек, нарки, раскуренные

Всадником в бурке, –

Всех любит Будда…

И дальше.

Какого хрена

Мне нужно было

Доставать тебя

Всей этой хренью

С навязчивостью

Голодной цыганки?

Оставалось

Не так уж и много

Иллюзий

По поводу

Ультимативных вызовов,

Невоплощенных в биологическую структуру

Хранителей,

Торсионных полей,

Интегральных Вселенных,

Тебя, Драгоценного,

Воплощенный в железо софт,

То бишь, садхака, постигшего

Волю Единого.

Любому мобильнику

Нужен вовсе

Не тамогочи, не тетрис, не пейджер, и даже

Не Бумер,

Всего лишь другой

Мобильник,

Желательно,

Только желательно,

А как уж бог

На душу положит,

Мобильник

Без распальцовки.

Я так устал

Говорить

С абстрактным узором обоев

Шаранамананде и Сатчитананде.

Мой кот

Лишь мурлыкает

При слове «читта-вридха-ниродха»,

Прежние хозяева

Превратили бойцовского от природы

Баптейла

В своенравного кастрата.

Стало быть,

Спасибо тебе

За то, что

Был таким

Отстраненным,

На отсутствующем лице

С монитора читались

Лапидарность в совокупности со скукой

В ответ на мои

Верещащие строфы.

Монитор вполне

Сгодился

В роли

Монолитно прохладного

Лика учителя.

Спасибо, что в прошлом

Развлекал со страниц своих Книг

Давно надоевшими и

Потерявшими для Тебя актуальность

Игрушками.

Спасибо за те советы,

Которые ты оставил при себе,

Спасибо за то,

Что ты Был

Самым …

За то что Ты

Был.

Прощай.

Тореадор

Смотрели осенью на смерть

Листвы немые оборванцы,

Деревья, запустив под твердь

Асфальта скрюченные пальцы.

Шептала пыльная трава

Отбросам мусорного рва:

«Пускай помру, но семена

Весной прорвутся сквозь пластмассу,

Торговых фирм, растящих мясо.

На этикетках имена

Сотрутся, разноцветный сор

Забьется под живой ковер

Мокриц, личинок и червей,

Журчащий высохнет ручей,

И бабочки начнут резвиться,

Кормя детишек Синей Птицы.

***

На асфальте – раздавленные червяки.

Солнце кормит бродячие лужи с руки.

Ноздреватый прохожий целует асфальт.

В небесах слышу Голос. Наверное, «альт».

Баллада о йогатичере

Я изрядно архаичен:

Речь люблю родимую.

Модный термин «йогатичер»

Проанализирую.

Йогатичер ограничен

Лишь интерпретацией.

Суть познавший внеэтичен:

Достоянье нации.

Йогатичер адвайтичен,

Растворившись в фитнессе.

Он весьма анекдотичен

В мощном йога-бизнессе.

Йогатичер романтичен,

Прямо весь такой «аскет»,

Но весьма анатомичен,

Впаривая в рай билет.

Полон ты, иль астеничен,

Подберёт тебе под стать

Компетентный йогатичер

За мат-средства благодать.

Йогатичер «на отлично»

Знает позы «правильные».

Самолично правит смычки

Миофасциальные.

Йогатичер прагматичен

На духовном поприще:

Получает потребитель

Только то, что «стоище».

Йогатичер безразличен

К клешам, денег окромя.

Здесь граничит жадность с китчем:

Сплав хохла и куркуля.

«Мотиватор» динамичный

Йогатичер слил в ютуб:

Артистичный и пластичный

На винтажном фоне ступ.

Есть один симптоматичный

Пунктик анамнезовый:

Йогатичер заграничный

Подороже местного.

В Хиндустане йогатичер

Посетил Святой Ашрам.

Даровал ему Учитель

Дикшу, шактипат, даршан.

Йогатичер фанатично

Соблюдал Святой Обет,

Как велел ему Обычай,

Получал в бидон обед.

Йогатичер неприлично

Свой разглядывал пупок.

Но изрёк ему Учитель:

«В потолок гляди, Снежок».

Обретя Святое Имя,

Йогатичер впал в экстаз:

Он в одной из Древних Линий

«Кукарача – Млечха – Дас».

Йогатичер носит свитер

И в жару, и в холода,

Ибо свитером тем вытер

Попу Пресвятой Баба.

Йогатичер вритту в читте

Усмирил и просветлел.

Поджимая мощно сфинктер

Низенько, но подлетел.

Йогатичер к месту притчи

Процитирует из Вед,

Весь в татушечках мистичных,

Чистого местечка нет.

Йогатичер Гаю Ричи

Делал «тичинг» тет-а-тет,

Облачён в аутентичный

Натха-йоговский лангет.

Йогатичер гласом зычным

Спитчами из «Йога-сутр»

Услаждает слух девичий

И в «собаках» гладит круп.

Йогатичер экзотичных

Храхаряшек понадел.

«Ом!»- мычит эзотерично,

Практикует «тАпас» чел.

Йогатичер энергично

Шанкхапракшаланится,

Это, мол, гигиенично,

Да и просто – нравится.

Йогатичер так сатвичен,

Что уж дальше некуда.

Попадёт такой на кичу –

Враз закукарекает.

Йогатичер некритичным

Стал и анахатится.

В каждом форуме затычка,

Тронешь – развоняется.

Йогатичер зуботычин

С детских лет не получал.

Потому – харизматичен,

Хоть тщедушен – да удал.

Йогатичер догматично

Вегетарианствует,

Мясоеда мордой тычет

В труп, грозя напастями.

Йогатичер идентичен

Тренду йогатурному:

Энергичен, но тактичен

Он с Вип-клиентурою.

Йогатичер прагматичен,

Знает, как себя подать,

Предприимчиво мистичен,

Источает благодать.

Йогатичер про другого

Йогатичера сказал:

«Йоагатичер? Что ж такого?

Кто же непреподавал?»

«Йогаклабом» йогатичер

Обзавёлся, персонал

«Тичерйохов», деспотично

Заэксплуатировал.

Славься, славься йогатичер,

Доморощенный ГурУ.

Тип твой мне антипатичен,

Ты – «в садхане», я – «в мирУ».

Омрачён и тамасичен,

Погребён «дизлайками».

К «Рампампарам» – анархичен,

Не питаюсь байками.

Вимана-жизнь

…Летела жизнь…

В. Высоцкий

Мне сорок два. Ведийского «грихастха»

К концу подходит скоротечный срок.

Отеческая мудрость «ванапрастха»

Посеребрила инеем лесок.

Стареют близкие и умирают.

Оплакав тётю, а за ней – кота,

Прожитые я годы вспоминаю.

Всё началось давным-давно, когда,

Как водится, меня похоронили,

Спихнули в Инд обугленный каркас.

Родился вновь в заснеженной Сибири

И полюбил Алтай, а не Кайлас.

«Сибирь, Сибирь, столица кочевая,

Рай недоистреблённых басмачей!» –

Летела жизнь эпической виманой,

Распугивая галок и грачей:

Рос-подрастал и вырос. Пригодился,

Там, где родился. Йогу стал вести.

Успехов в личной практике добился,

Когда пределов мастерства достиг,

Как водится, по городам и весям,

Бальзамом Йоги страждущих целил,

Под бубен пел провидческие песни,

Учил примером, «дело» говорил.

Не “затирал» я сутры Патанджали,

Не подпирал Саи Бабой плетень.

Протёртый коврик расстелимши в зале,

Вёл хатха-йогу кажный божий день.

В парампарах я не был обнаружен,

Не бил поклоны храмовым божкам.

В отечестве предшественников ушлых

За хитрозадость подвергал смешкам.

Показывал надутым недогуркам,

Для них, увы, недостижимый класс.

За это именуем был «придурком»,

Но в нецензурной форме, и не раз.

Рябина с клёном – вместо Древа Боддхи,

Нет, не на Кумбха-меле, не в метро

«Я хорошо усвоил чувство локтя,

Который мне совали под ребро».

Про вритту с читтой завирать старушкам,

Без продыху трындеть про ЧэВээН,

Мешку с картошкой уподобив тушку,

Продолжат ветераны этих тем.

Всех вас, родные, позабудут скоро,

Когда после ухода к праотцам

Подвиснет ваш любимый йога-форум,

Отдушина завистливым сердцам.

Ну а пока вам путь на Шива-лингу

Указываю ныне, так и впредь.

Ни разу мне не снились Ганга с Индом.

Во сне порой речушку вижу Бердь.

Пусть жизнь летит эпической виманой,

Как водится, кому-то в Индостан.

А мне заёмной святости не надо,

Распоряжаюсь я своею – сам.

Я с заинтересованным народом

Делюсь инфОй, и по счетам плачу.

Оставив «йога-тичинг» «просветлённым»,

Не «йога-тичерствую», а учу.

Йог Сватмарама разъяснял индусам:

«Успеха в Йоге не добыть из книг».

Ученикам, пришедшим к нам на Курсы,

Все тайны открываю, что постиг.

Всё. Розовые сопли сантиментов

Впитал протёртый коврик подо мной.

Ещё буквально пара сантиметров,

И вритта в читте обретёт покой.

Берег

Эпиграф

Три мудреца в одном тазу…

Я родился, крича, кровь зажав в кулаки,

Словно силясь сказать: «Всё на свете присвою»!

Но, ступая на берег последней реки,

Я в молчанье пустые ладони раскрою:

Ни сокрыть, ни унесть.

Какой есть, весь я здесь.

Пусть будет просто, тихо, грустно.

Светло. Дай Бог, что бы легко.

Всплакнут немножко и отпустят

В путь налегке и далеко.

Поглажу лёгким дуновеньем

Пред окончательным забвеньем.

Драгоценное не ценим.

Бесполезное храним.

Присягаем Авиценне

И Мамоне иже с ним.

Нимб не давит, врос под кожу,

И бревно не застит глаз.

Что смущало помоложе,

Попритёрлось, без прикрас,

Без восторженного чувства,

Но привычно и тепло:

Кадка с квашенной капустой

И лазоревый Брюлов

Вместо крышки. В чём тут фишка?

Поседевшего мальчишку

Вижу в зеркале подчас.

Мудрецов сажая в таз,

Отправляю их в грозу,

Соболезнуя тазу.

Так живёшь себе, живёшь,

И помрёшь, а молодёжь

Мимо вдаль промчит на скейте,

Удостоив междометьем.

Подрастают ребятишки,

Как не улыбаться?

И девчонки, и мальчишки

Рвутся потягаться.

Пожилые отживают,

Долго жить приказывая.

Молодые погибают,

Помнить не обязывая.

Что пленяло – полиняло,

Жидко брезжит истина.

Пыль дорог пооседала

Сединой на лысину.

Но ведь брезжит, ей-же-ей

В серой сутолоке дней

Драгоценнейший алмаз.

Был прочней бы старый таз,

Сквозь грозу три мудреца

Плыли б в море без конца.

Встарь отдавшие концы,

Дней минувших мудрецы,

Вопрошаю: «Кем из вас

Позабыт в тазу алмаз?»

Дребезжит, что было мочи,

Поднимая среди ночи.

Нужен по хозяйству таз,

Жалко выбросить алмаз.

В целях, постижимых смутно,

Таз с алмазом совокупны.

Вселенную усильем мысли

В слова податливые втисни.

Пускай ты видишь дальше носа,

Ум – узник в каземате мозга.

Как заведённый, повторяй

«Нирвана». Поводырь про рай

Наврёт с три короба. В рванине

Изображённый на картине

Иеронима Босха Царь

Небесный Лазарю: «Восстань!» –

Изрёк. К родне из склепа вышел

По воле Господа оживший.

Что с Лазарем в дальнейшем было

Предание не сохранило.

Возможно, знает Вечный Жид,

Не он ли до сих пор твердит

«Нирвана» где-то в Дхармасале…

Как вкопанные, мысли встали:

Пульсируя в режиме «тета»

В мозг проецируется ВЕДА.

Снит всех нас

Всё во всём.

Ом есть Аз.

Окоём.

Ёмка высь.

Зри весть Вед.

Пробудись.

Стань вновь свет.

Лобызаю следы твоих лотосных стоп.

Повылазили очи, как слизни, на лоб.

Я сумею достойно воспеть два в одном:

«Ты и жуткая штука», которой ведом

Я, дерзнувший, завидуя, увековечить

Путь Твой в вечность, среди суеты человечьей.

Стробоскоп испещрённых тобою страниц

Формирует Твой Образ. Я падаю ниц.

В светильнике накаливанья нить

Жива вселенской силою светить.

Когда ты для кого-то свет в окошке,

И горечь на душе, и дёготь в ложке,

Всё ценно. Пациента Авиценна

Горчинкой исцеляет драгоценной.

Покуда жив, светить. И над могилой

С вселенским светом силой стать единой.

У Шифу про Будду спросили однажды,

И мастер ответствовал: «Дырка в толчке.

Пускай сквозь неё пролетают какашки,

Пустому всегда пребывать в чистоте».

Неустроенность быта. Что может быть слаще:

Из-под крана запить кус еды завалящий

И смотреть сквозь извёсткой покрытые стены,

Прозревая спирали далёких вселенных.

Потолок изогнулся, как глянцевый скат.

Бормоча позывные, иду на контакт.

***

Каждый вечер, выйдя на балкон,

Я смотрю на звёздный небосклон.

Руки протянув за облака,

Глажу лоннорогого быка.

Оступаюсь. Падаю в туман.

Дверь балкона. Комната. Диван.

***

Снежинка с разорванными краями растаяла.

Машина с осиновыми дровами проехала.

Собака с обломанными клыками облаяла.

Мечтало – луч, словило – камень, дзынькнув, зеркало.

Звезда

Тополя растрескавшейся кожей

Впитывают моросящий дождь.

Голосят машины на прохожих,

Мажардомя в пешеходах дрожь.

Рукоплещут жабрами трамваи,

Разевая сплющенные рты.

Клювом лома колкий лёд ломая,

Хмурый дворник щерится в кусты.

В переходы станций подземелья,

Где метро глотает поезда,

Полная кипучего веселья,

Закатилась алая Звезда.

Раскорёжив перекрытья крыши,

Канула в зияющий разлом.

Темнотой придушена мышиной,

Шепчет, потухая: «Милый дом».

***

Из бутылки пластмассовой

Вырваться, с хрустом

Вывернув пробку.

Выстрелить в небо собой!

Струйкой, пронизанной

Тысячью звёздных прожилок.

Жить полной жизнью,

Прочь отшвырнув

Мусор пластмассовый.

Дракон

Не надо слащавых прелатов,

Трясущих мошной под Личиной.

Не надо личинок крылатых,

Ангелоподобных по чину.

Не надо молитв с «меакульпой»

Под грегорианское пенье.

Не надо про то, как Иуда,

Про чаянье Воскресенья.

Мне нужен простор безграничный,

Величие ураганов,

Срывающее личины

С мощей холощённых храмов.

И, став необузданным богом,

Смешаю я небо и землю,

По мановению ока

Вернув первозданность Вселенной.

Эпиграф

И лакать молоко на развалины дня

приползают слепые драконы.

И с печальным мычаньем века семенят

мимо тысячелетней иконы.

А. Картурин

И драконы, до капли допив молоко,

Под колонной заката свернулись клубком,

Как щенята, лишённые сучки.

Но луна, устремляя сочувственный взгляд

На чешуйчато-шёрстных урчащих щенят,

Не решается взять их на ручки.

Утром солнышко выбежит на небосвод,

И, раскатисто лая, драконов возьмёт

На кудлатые рыжие лапы.

И, заботливо вылежит деткам глаза,

Разрывая покров беспробудного сна,

И в простор устремляя крылатых.

И, драконы, прозрев, устремляются ввысь.

На развалинах дня бродит лунная рысь,

Привлечённая запахом млечным.

И драконы, сверкая созвездьями глаз,

В бело-облачных гротах пускаются в пляс

Пред главой Иоанна Предтечи,

Обрамлённой в закат ясноглазой луной.

И пятнистая рысь, наклоняясь надо мной,

По лицу бархатистою лапой

Еле слышно проводит. Верхушки ушей

Лунной рыси венчаю соцветья лучей:

– Осторожнее, не оцарапай…

Еле слышно кому-то шепчу через сон

И взмываю к созвездьям, прозревший дракон.

Дорог город Ироду, а Иродиаде

Дорог оголтелый грай воронов во рву.

Греем Дориановым думаю об аде.

Рай? Зачем мне светлый рай, если Я умру?

Не грози ты мне, пророк, адской сковородкою,

Изострённым вертелом, смоляным котлом:

Лучше в пекле без порток взлягивать с чертовкою,

Чем дрочить моленьями боженькин престол.

Ах, Иродиадочка, распотешь-ка батюшку,

Попляши, хорошая, и что хошь проси.

Головёнка Ванькина бельмоглазым катышком

На тарелку брошена… Господи, спаси!

На златой тарелочке яблочко кровавое,

Наливное яблочко, покажи ты мне

Ласкового боженьку в сонме ясных ангелов,

С Ванечкой надкушенным в благостной руке.

Горы – не огарки небоскрёбов –

Окружали Дух со всех сторон:

Бледноликий, ясноокий, скорбный,

В недрах рёбер хоронящий гром.

Ввысь взметнулся огненною пулей

И с луною слился в поцелуе.

Драконы хлестали деревья хвостами.

Кора взрывалась фонтанами брызг.

Деревья янтарной смолою рыдали.

Трещали. Падали с грохотом вниз.

Из пастей драконов пламя взмывало

Алой птицей. Кипела смола.

И мириадами звёзд застывала.

Жёлтые в землю врастали глаза.

Среди золы догоравших деревьев,

Серого пепла и черноты,

Глаза ослепительно пламенели.

Солнечной песней пылали цветы.

Янтарь. Камень жизни, горячий на ощупь.

Бьётся драконов дыхание в нём

Вечным огнём. Взрывом солнечной мощи.

Ваши глаза горят янтарём.

Изумрудные брызги

Сакральной скрижали.

Гермий, веточкой ставший,

И корни пустивший.

Белый череп арийский

Росой орошая,

Хвост кусающий Ящер,

Отучит детишек

Ковыряться друг дружке

За ушами и ниже,

Ведь слетают с катушек

Брахмачарин и тантрик.

Пушкин с няней в избушке,

Калиостро – в Париже,

А бессмертные души,

Кто в раю, кто в нирване

На ситаре, иль арфе,

На рязанской тальянке

Знай наяривают

Аллилую, иль Ом.

Загорланить котом,

И, раскрывшись пружиной,

В ярко-синего джина

Превратиться, и в город

Полететь Изумрудный.

Опираясь на молот,

Тор болтает с Гарудой.

Согреваемый светом

Тепло-карих очей,

На ночном небосводе

В алый плащ завернувшись,

Перелистываю

Книгу чаш и мечей,

Древо чад и отродий

Под шёпот Пуруши.

Улыбаясь, косит

На исписанный лист

Хитроглазый и гибкий

Гермес Трисмегист.

В звёздное небо рвануться готовый,

Глухо рокочет Дракон с крыши школы.

Но не взлетает. О чём-то бормочет

В тёплом сиянье таинственной ночи.

Я люблю моих милых волшебников,

Икая – ИК! – а я? –

От оков в оке Кая

Или Каина,

Иль иного какого-никакого инока,

В-общем, Щека, Кия, Хорива,

Лыбедь,

Вот ведь, экая цаца: щипать и кусаться

Я тебе!-

Всех в одну повозку под егидою Босха

И хоруговью Борхеса,

И малявами Маркеса, без него куда? Некуда. То-то же.

В ниглиже, то бишь нагишом, в одну сторону,

Страну Ра,

Старого странника странного, светозарного, ого-го! Эвон как.

От оков лохов освобождая,

Жду Божьего благоволения на представление.

Становление ставленника лени и долготерпения –

Емели,

Сам стану щукою, заекаю, защелкаю, поскачу, вдаль полечу,

Без мухоморов, кухонных разговоров

Насчет идейности, духовности, окуджавности, махабхаратности

Прочей ереси, Спасе, помилосердствуй, дай орбита пожевать, Бога Мать!

Без мухоморов, травы-отравы, и протчей хрени, бяки, каки и гадостей,

Каких для потребителя превеликое множество! Художество

Галюциногенной дури ето для других! Своя-то моща –

Не в межбровье моча,

А нутром мыча, как пчелиный улей,

Пробуждаю нутряную силу,

Чтоб не в могилу

От наркоты-ломоты скопытиться,

А к звездам взвиться! И-и-и-х!

Хоть и люблю я их,

-Хи-хи-хи!-

Но не иней,- жарок –

Кожуру шаблонов давным-давно сжевал

Да отрыгнул, куда? – на Кудыкину залупу:

Тебе надо, так ищи приключений на жопу.

Сыщешь всенепременно и перманентно

Достойный вызов последствия коего

Придется преодолевать не одну реинкарнацию.

На хер надо, братцы вам этакое немудрящее

Счастие?

Ищи и свищи, да не дрейфь, и не дрищи

Как на кладбище

Преуславутый Нищий!

Ветер в поле, горшок на заборе, шахтер в забое, сэнсей в запое,

Где Ты? Кто Ты? Се Человече…

В глубине груди – И! –

А все они: кайфарики, очкарики, горбуны, бородуны,

Папы и Карлы,

Ох, как не правы!

Ведь как оно заведено: отродясь, испокон:

Иконам – поклон, охи да ахи – в хвосте Россомахи,

Животном Силы, красивом, как

ОМ!

А те, кликуши, замкнувшие

Уши,

Словно горбуши, не правы, а левы,

Как львы в Сахаре на сафари охотников до Силы и насилия,

На самом – то деле, я всех их левее,

И Левия, да и Матфея

Зову в свидетели,

Чтоб долетели

До тела энергии Иерархий,

Небесных Хартий,

И не в халате,

В шапочке с литерой «ЭМ»,

То бишь в дурке,

С урками, утками, дикими гусями,

Навсегда покинувшими

Безнадежно съехавшую

Крышу,

Внутри которой звонаря завалил алый косарь, как там

У прижизненного классика пси-арта :

«Пришла шиза,

Сымай образа,

Косанем по мозгам

Синдромом.

Доктор Мом

Промычит крайне невразумительное «ОМ-М-М-М»,

Да у вас паталогия, батенька. Патологоанатом, подь сюды!

Пот в потолок, лоботомия, однако. Пролетая над гнездом

Кукушки, паранойя повоет, растянутая на вязках:

Жизнь прекрасна в кокошнике красном,

Да, кукушенок? Прекрасна? Страшненькая, вязкая? А я?»,-

Как вам моя сказочка, не ндравится? Мне то ж:

Вынь да положь другую, щас, обосную,

Разложу по полочкам понятия: братия честная, чистая,

Сюда, где почище, светлее, что ж, и злодеи, все ж Божьи дети.

А те, кто чем обижен, харей не вышел, а другим хорош, ну, там пригож,

Аль чего еще, прости Господи!-

Туда, где пониже, например, под кровать, или, милости просим,

В гости к тетушке Параше, тут место ваше, будьте Королем!

А мы дальше пойдем: покуражились и будя,

Буду будить беспробудно дрыхнущих, храпящих,

По неведенью бздящих, но как там, в апокрифическом

Евангелии от Мусоров: «Незнанье не освобождает от ответственности».

Наше нам, ваше вам. Наше – каши как следовает навернуть,

Под «ЭМ» алую в нутро земляное нырнуть, воя как бомба,

Для аэродромма,

Дому Вашему Мир! Взорваться радугой красной,

Донырнуть до нутра матери Терры, которая инкогнита,

Не то метро, а Другое, древнее, с Минотавром и угольщиком-мавром,

Там, в шейке Матки, шипящей Магмы, булькает, варится нутряная водица.

Живородная царица-старица, вечно молода, не исстарится!

Утро Ра, Ярия, Бога Солнца

Урием колодца – Журавлём-тирлилём –

Из родных родников,

Дланей стариков-скитальцев, калик перехожих,

Водицы напиться,

Колоться предоставив полное морально материальное право – наркам,

Торчать – торчилам, дрочить – дрочилам,

Зенки заливать, дабы полопались,- алконавтам.

«Каждому – свое», – так писали фашистские нелюди

Над дверями газовых камер,

Им сейчас это черти в аду,

Поджаривая белокурых бестий на скворчащих сковородах,

Внятным немецким изъясняют.

Кумар – мертвякам, а нам – руно светозарное, ярое, зерно

В глубине грудины, Ирия Индры, корни пустившее,

А в черепушке зрачек раскрывшее, пить не напиться

Медовой водицы. Лисой оборотиться, в лисьем хвосте – Велес,

Бог Леса и Веленья, где нету лени, там воплощенье мечты Емели

Найдут: из щели промеж мирами пранами полнюсь, энергиями

Берегинь,

На берегах небесной Березани-реки руками разводящих:

– Да проснется Яша!

Ящер станет конем, огненным, с ним полетим вдвоем навстречу

Чуду-чудному, лишь дурилкам да чудикам ведомым в виде

Дива Дивного.

Енту песенку,

Как лесенку,

И под землю:

Яше-ядрышку

Внемлю,

И под небеси:

Спасе, спаси!-

Шепну

Птице сердца,

Рванет сквозь дверцы чугунные-гунные.

Вспорхнет к Иконостасу, лампадкой

Сладостной солнышко станет.

«НЕТ»

В бездну канет.

Те, что чурались, в чуркестане остались, отлично устроились,

Горя не знают. Других, хмурых, мудрых, сутулых, всезнающих,

С высот ясельного стулика излагающих премудрости памперсов,

Тех Лис хвостом защекотал. Вместе с Велесом, в лесу сому пил,

С сомами возле омута про «ОМ» беседы вел, а хохотал-то как!

Хоть дурак-дураком, а уразумел:

Сома – «ОМ Вселенский» –

-«ИЙ»-

Свет в становой хребет.

ОМ! ИЙ!

Языки – змеи переплетённые.

Губы – крылья, вдаль уносящие.

Зубы – двери в сердца отворённые.

Взрывают виски крылатые ящеры.

Кровь рокочет рокотом грома.

Взмывает фонтанами к голове.

Это поступь громады Дракона.

Дух гордых гор проснулся во мне.

Слово скажу – вырывается пламя.

Испепеляет преграды льда.

Гротом фрегата крылья расправлю

И полечу разорять города.

У излучины Изначалья

Золочённый корабль причалил.

Зелёным лезвием клинка

Дракон пронзает облака.

Сдёргиваю с кошачьей грацией

Окружающего декорации:

И дома, и лица серые,

Затхлые и поседелые.

Всё унылое, неоновое

Сдёргиваю лунной молнией.

В новый мир врываюсь всполохом.

Наслаждаюсь свежим воздухом.

Яркими любуюсь красками,

Рыб серебряными плясками,

Птиц сиреневыми трелями

В разноцветном оперении.

И ветвями изумрудными,

И вершинами лазурными,

И озёрами прозрачными.

Молча голову поворачиваю,

Возвращаюсь из Реальности

В суетливый мир банальности.

Но не тошно и не душно мне:

Приоткрыта дверь всегда в Луне.

Захочу – и взмою волохом

Ввысь над суетливым городом,

Над усталыми прохожими,

Над плохими и хорошими.

Я пил ослепительный лик луны.

Кующей серебряный обруч звёзд.

И тучи касались моей головы

И грудь наполняли амброзией слёз.

Я выхаркнул этот елейный нектар,

Души бесхребетность в огне закалил.

Я мягкое сердце в броню заковал.

До ломкого звона сцепил кулаки.

Но в ночь полнолунья колдунья луна

Срывает покровы с промёрзшей души.

Одним дуновеньем врачует меня.

И снова лечу я в звенящей тиши.

Земные цепи сорвать и к Цели

Стрелою острой молниеносной!

Высь серебрится. Взмываю птицей.

Звёзд не хватаю – Свет созерцаю.

По небосводу лечу со звоном.

Лазурны крылья. Мечта всесильна:

Отбросить цепи, и к Высшей цели

Стрелой рвануться – во сне проснуться!

Я с луной говорил о пронзительном одиночестве,

И она отвечала, кричала с небес полнолуньем.

Я стоял, утопая в ночном синеглазом июле,

И знамёна кустов воздавали мне царские почести.

А луна, как лицо вдохновенного гения, светом

Полыхала в реке убегающих вдаль облаков.

Словно тени коней, не познавших неволи оков,

Облака убегали и гривы узорили ветром.

Я ладонь протянул и взнуздал барельефы коней.

И понёсся к Луне, рассыпая цветы фонарей,

Мою тень и на землю нелепо упавшее тело.

Две сияли звезды – это были возницы глаза.

Я к поводьям пристыл – управлял колесницею Сна.

И с луной говоря, в полнолунье парил до рассвета.

Домов продолговатые полипы

Фосфоресцируют неторопливо.

И переваривают монотонно

Одутловатые тельца планктона.

Усталость, и сутулость, и согбенность

В себя впитали пористые стены.

Сквозь паутину тусклых, склизких мыслей

Рванусь безумной, яркой, жгучей искрой.

Будь прокляты приплюснутые крыши!

К созвездьям ясным! Выше! Выше! ВЫШЕ!

Эпиграф

Звёздные мальчики с перьями на головах.

«Наутилус»

Дар Города – гравия град,

Чахоточный листопад.

Обшарпанность колоннад,

И тихий уют оград

Кладбищенских. Синий смрад

Центральных улиц. Парад

Рекламных убожеств. Взгляд

Любимой. Вдали звенят,

Но слышу: у звёздных врат

Клинки крылатых ребят.

Плывёт, как багровый скат

Над городом злой закат.

Живёт предвкушеньем убить пуля.

Убив, умирает в теле. Если

Навылет, одно мгновенье

Только полётом живёт искристым.

Выстрел!

Проскочив через алого бульканья колыбельную,

Стремленьем живу быть выше поверженной цели.

Достигнув,

Дальше рвануться

И насладиться свободным полётом

Под переливы алого бульканья.

Я никогда не сжимал огнестрельный металл,

Не улыбался, любуясь агонией жертвы.

Сам понять не могу – откуда я знаю

Восторг

Пули, рванувшейся сквозь

Тёплой плоти тенёта

В неба закатного холод,

Восторг

Пули пющей.

Тень на земле

Смежает пурпурные веки.

Бродить по земле

Обречена

Навеки.

К лазурному небу

Руками тянусь

И взором.

Взмываю.

В небо.

Сиреневым махаоном.

Звёзды близко, рядом, рукой подать:

Только взобраться на гору.

И, разбежавшись по радуге

Босыми ногами, вприпрыжку,

Легко: кувыркаться, смеяться, летать

Искрящимся метеором.

Будд замшелых порадовать,

Придурковатым мальчишкой

Приплясывая у ветра в ладонях.

Себе стать СВОБОДНЫМ позволить.

Кормлю стихи, как голубей

Кусочками себя.

И с каждым утром всё слабей

Когтями тёмных тополей

Вцепляется земля

В плоть истончающуюся.

А вечером всё громче

Гром воркованья. Ночи

День ото дня короче.

Расклёван звёздной стаей,

В желудках ввысь взлетаю.

Растеряно зеваю,

Очнувшись на диване.

Пыль матово блестящих дней

Осела на чугунных копьях.

Сухие листья тополей

Асфальт в горячих мнёт ладонях.

В лазорево-алмазных копях

Блестит сталь стаи голубей.

Дерево

Древо Вечности

Червями источено.

Мне ли меч нести,

Худосочному?

Да кому же ещё,
Больше некому:

Стали дети трущоб

Сплошь калеками.

Я остался один

В поле воином.

Громыхая, в полынь

Кину молнией.

Верю я

В дерево:

Стройное,

Вольное.

В землю – корнями.

К звёздам – ветвями.

В зелени

Дерева

Сильного

Песни свил

В терем чудесный

Ветер Кудесник.

В кроне

Короны

Зелёной

Бог мой!

Мне нравятся брови косматого неба,

И хмурое солнце, и жёлтые пряди.

И грустная ласка усталого лета,

И тихий покой односпальной кровати.

И взгляд мимолётный взыскательной леди.

Сон

О малиново-знойном закате,

Нахохлившийся и присевший на ветку.

Красными стали

Кленовые листья. Дождь

С утра моросит.

Хрупкий кораблик везёт на восток

Рыжеволосое Лето.

Плавает в луже кленовый листок

И вдохновляет Поэта:

– Море.

Заря.

Красно-желтый баркас

Жаркое лето увозит от нас.

Циркулем пальцев

Очерчиваю жёлтый

Круг полнолунья.

Затейливое

Ветвей переплетенье.

Дерево дремлет.

Сквозь метель снится птенца

Золотистого Осень.

Закат. Золото

Моря – осени листья.

Колыбельная.

Морем раскинула Осень

Горящие золотом листья.

В море по горло зайти,

Завывая, как ветер осенний.

Мыслей обрывки отбросить.

Освободившись от мыслей,

Гибкое тело вплести

В колыбельную песню растений.

Зимние сумерки встретить

Корой обнажённого тела.

Вздрогнуть сквозь сон:

Поцелуи снежинок жемчужных.

Воспоминаньями бредить,

Застыв, как хрустальная стела.

И, словно сон, надломиться

Под тяжестью мигов минувших.

Воспоминаний

Золотое море. Бред

Дерева. Зима.

Под панцирем льда

Сон становится кровью,

А кровь – ломким льдом.

Ветра грубые ласки.

Треск. Осколки… Осколки.

Зигзаг зазмеился по вазе изысканной,

Изогнутой, словно танцовщица снов.

Искусственной розе, пластмассово-лиственной,

Наверное б снилось, что пахнет весной,

Будь несравненная зверски засушенной,

А не твореньем пластмассовых масс.

Наверное б снилось мне небо воздушное,

Когда бы не въевшийся противогаз.

Я не вижу зарю.

Закрывают звериные морды

Бельмоглазых бетонных ублюдков от взора Зарю.

Разбегаюсь,

Взмываю

и в дыме прогорклом парю.

Как и прежде, не вижу пурпурную птицу

Зарю.

Видно,

Тоже я стал бельмоглазым, безликим

Уродом.

Бродил по городу Дебил

И приставал к прохожим.

О чём-то с жаром говорил

И пальцем у виска крутил,

Мол, я – Дебил, ты – тоже.

Мол, все дебилы по весне,

Мол, видел он вчера во сне

Прекрасную жар-птицу

И счастьем поделиться

Готов со всеми. Пусть не все

Завидовали счастью,

Но приняли участье

Почти что все в его судьбе.

И бедного Дебила

Участье задавило.

И больше не бродил Дебил

Благословенным бомжем.

Не приставал к прохожим,

И ни о чём не говорил,

И чем попало не крутил,

Он стал на всех похожим,

Слепым и толстокожим.

И дивная Жар-птица

С тех пор ему не снится.

Серебристыми

Ворсинками инея

Ветви покрыты.

Серые здания лишь декорации

Тусклых бездарностей соцреализма.

Хочется сдёрнуть их с яростной грацией –

Серые здания лишь декорации,

Стоит дрянные содрать аппликации

И засверкает пейзаж живописный.

Серые здания лишь декорации

Тусклых бездарностей соцреализма.

Как надоело

Быть актёром на фоне

Монстров городских!

Стоит царапнуть ногтём по лицу перспективы,

И штукатурка поддастся, шурша и крошась.

Боже, я знаю, что мир наш волшебно красивый!

Едко смеётся к ресницам присохшая грязь.

Что уготовил грядущий мне день?

Ежесекундную белко-вертень,

Калейдоскопа событий метель,

Телескопических ног канитель.

Но возле глаз – невесомую тень.

Нанизываю звуки

На замысла змею.

И фраз узор творю,

Созвездья образуя.

На яблоки

Раскидистой зари

Похожи алогруды снегири.

Тянусь прозрачною рукой сорвать

Пернатые плоды.

Окно.

Кровать.

Змеятся над землёй весенним звоном

Деревьев изумрудные знамёна.

Асфальта белый

Шелест. Слышу в нём яблонь

Плач приглушённый.

Белое время цветения яблонь

В мае сменяет апрельскую слякоть.

Небосводных вод блик –

Яблонь белый облик.

Разбавляет яд мглой

Белый облик яблонь.

Ночь – червленый день мглы.

Яблонь облик белый.

Время цветения яблонь белёсых

Пух тополиный в июне уносит.

Цвета города:

Серая зелень травы,

Одуванчиков

Жёлтая сыпь. Бледная немочь

Детей. Кровь на асфальте.

Пух тополиный, пушистый и нежный,

Как надоедливый кот белоснежный.

Точит, урча, о зрачки коготочки,

Вертит хвостом, носоглотку щекочет.

«Брысь, белобрысый!» – кричи – не кричи,

Пух тополиный мурлычет… – Апчхи!

Астра солнечной

Сини. Клинок птичьих стай.

Ясный свод неба.

Чувство горечи, схожее с пивом баварским,

Захлестнуло меня вдруг пьянящей волной.

Золотые, багряные, хрупкие ласки.

Чувство горечи, схожее с пивом баварским,

Осенённый осенней болезненной сказкой,

Целовал лицо солнца, не чувствуя зной.

Чувство горечи, схожее с пивом баварским,

Захлестнуло меня вдруг пьянящей волной.

Горечь целую

Солнца осеннего. Вкус

Сродни горечи

Опьяняющей пива

Баварского. Листопад.

Златобагровость

Зелени сизой осень

Осень с небес принесла.

Прозрачность, расцвеченная разноцветьем,

Весну и всё лето мечтал я о вас,

Синь осени и паутинные ветви,

Прозрачность, расцвеченная разноцветьем,

Стрекочущих листьев точёные плети,

Дожди, жгуче жалящие жёлтый глаз.

Прозрачность, расцвеченная разноцветьем,

Весну и всё лето мечтал я о Вас!

В печали птичьих

Причитаний я слышу

Шелесты мечты,

Целю золотые

Косы осени во сне.

Дней листопад. Кровь

На осеннем золоте

Листьев. Звон хрупкий.

Цыганка осень, погадай на листьях

Багряно-сизых, хрупко-золотых.

Дождь в жалюзях дрожит, такой же мистик.

Цыганка осень, погадай на листьях,

Я плачем птичьим расплачусь, искристей

Растрёпанных по ветру косм твоих.

Цыганка осень, погадай на листьях

Багряно-сизых, хрупко-золотых.

В жалюзях дрожа,

Дождь дребезжит тревожно:

– Цыганка осень,

Погадай мне на жёлтых

Картах, хрупких, как крик птиц.

Клёна узорный

Лист золотистый плавно

Летит в синеве.

День листом сорвался календарным

И, летя, кленовым стал листом.

Золотистый, словно парус Арго,

День листом сорвался календарным.

Хвост голубки Симплегад громады

Отсекли. Медея ждёт, Ясон!

День листом сорвался календарным

И, летя, кленовым стал листом.

Жрица Гекаты

Медея. День прибытья

Арго в Колхиду.

Как чужеземец красив!

Кружится лист кружевной.

Среди зелени

Первых листков чернеет

Ветка сухая.

Что из природы городу доступно?

Деревьев чахлых поросль да трава,

Толчимая в бетонно-пыльных ступах,

Да голуби, да мухи, да гроба

С ожившими зачем-то мертвецами,

Смотрящими бессмысленно поверх

Гробов, туда, в покрытое рубцами

Скопление озоновых прорех.

Перед глазами

Засиженный мухами

Портрет города.

Из рамки паребриков

Смотрит. Глазницы пусты.

Склизкий палец сквозняка,

Извиваясь зыбко,

К скриплым скулам косяка

Прислюнил улыбку.

Напрасно надеются люди купить

В аптеке лекарство для плоти.

Сгниёт ли, порвётся ли хлипкая нить –

Когда-нибудь все вы умрёте.

Не всё ли равно – наяву иль во сне –

Умру вместе с вами, такой же, как все.

Стать равнодушным получится запросто.

Долго ли чахлому тлеть угольку?

Мне хорошо. Ни печально, ни радостно.

Ветер развеял обрывки «Ку-ку».

Снежинки, как миниатюрные белые розы,
Цинично топчу, истончаю дыханьем, ведь я – человек,

С личиной, лучащейся бледною зеленью бронзы,

С очами, подчёркнутыми чёрным росчерком век.

Нежит нежить стужи.

Брезжит бежем в луже

Солнце застывшее.

Стих сплетают тихо

Губы, облепихой

Вязко пышущие.

Жар. Дрожу и брежу.

Нежит стужи нежить,

Рашпилем лижущая.

Блеск стеклянной лужи

Витражами вьюжит

Солнце застывшее.

Заплаканное серое лицо

Дождь промокнул асфальтом ноздреватым.

Деревьев тусклый ряд зеленоватый

Напоминает призрачных бойцов,

Столпившихся скрежещущим кольцом

Вокруг кургана. Ржавые их латы

Друг друга задевая, страшновато

Поют. Звон шелестящей хрипотцой

Гипнотизирует меня. Когда-то

Давным-давно, погибший Виктор Цой

Мне отчего-то вспомнился. Измято

Взрывной волной восточное лицо.

Он был моим любимейшим певцом

Давным-давно в растаявшем когда-то.

Скончался дождь. Дымится ноздреватый

Асфальт. Дом серый кажется дворцом.

Слепые окна. Отблески заката.

Королевны, драконы, чудесные страны,

Чародейные образы Фата Морганы

Зазываю на лист, и летят, шелестя,

В золотисто-зелёную мглу сентября

Со страниц романтично-заоблачных книг,

Что листает закат, впавший в детство старик.

Мы с тобою, багровый, до дрожи похожи

Переплётами из человеческой кожи.

Срастаясь с Древом Бытия

Себя Себе вручаю я.

Как тянущийся ввысь росток,

Восторг расправил крылья строк.

Звенит узорная кора –

Покрыли кожу письмена.

Пронизывает тело зуд.

Гортанно булькает сосуд,

Вместив в округлые бока

Двадцать четыре пузырька.

Из горловины в рот бурун

Ворвался, вспыхнул роем рун,

И, с хрустом челюсти раскрыв,

К созвездьям взвился звуков взрыв!

На вершину – стрелой. От вершины – огнём.

В небо – молнией. В небе с луною вдвоём

На коне золотом в звёздный терем влететь.

За оградой снаружи – скулящая смерть.

А внутри в терему тишина, и луна,

И мурлыканье ветра. Поглажу кота.

Зазову в звёздный терем крылатых гостей:

Лучеглазых книгинь, огнезарных князей.

А под утро в дорогу опять соберусь –

В город солнца гудящей стрелою рванусь!

Хочется волком выть от одиночества.

В бетон отсыревший вгрызаться червём-камнетёсом.

Мучительно хочется. Будь проклято это «хочется»:

Чтоб не в своих руках забил фонтанчик белёсый.

В тёплое, шелковисто-упругое, жаркое, скользкое,

В часто дышащее, всхлипывающее, хлюпающее.

Посохом, жезлом, кадуцеем, вязом червленым,

Шмелем протиснуться вглубь, в сердцевину бутона.

И, погрузившись в радугу, в центр фейерверка,

Нырнуть на ладье склеенных тел,

Под алым раздвоенным парусом

Трепещущих языков,

Бога узреть, и понять, и простить

За рожденье.

В аду. На земле. Где? Где-то там, где нас нет в этот миг.

Крик!!!

Накатывается расширяющейся волной.

Мы с тобой

Плавимся, плавая в благоуханном нектаре –

Поте друг друга, переплетаясь ногами.

Ну а потом – отходняк. Возвращенье. Обыденщина. Женщина,

Мило болтающая, не замолкающая, о чём-то своём,

Посюстороннем, суетливом и мелком, но

Для неё – жизненно важном:

– Зёрнышек! Настоящих! Хлебца насущного!

Квохчащей курице звёзд жемчуговое просо?

Клюв отвернёт, возмущенно кудахча.

Нет.

Всё.

Не могу.

Хватит!

Достала!

Лучше с разбега.

Лбом.

О стенку стеклянную.

Хрясь!

Вдребезги. Стенка? Череп? Без разницы.

Главное: ввысь!!! Прочь!!! Сквозь

Сеть острозубых осколков

На алых, пушистых, тугих

Крыльев порезов кровоточащих.

В небо.

К звёздам.

Один!!!

Девять долгих ночей я на Древе висел,

Пригвождённый своим же копьём.

Сквозь закрытые веки на звёзды смотрел,

Слушал сердца вселенского гром.

Орошал своей кровью узоры коры,

В песню листьев вплетая свой стон.

Забывался и видел крылатые сны,

Просыпаясь, смотрел в небосклон.

Там, в узорах созвездий сумел я прочесть

Вечной молодости лучезарную песнь.

Умерев и воскреснув, копьё из груди,

С влажным хрустом я вырвал. На крыльях зари

Опустился на землю. С собою принёс

Песню Рун, Танец Листьев, Ответ на Вопрос:

«Как звучит лучезарное имя Звезды,

Разрывающей путы ночной черноты».

Вечер

Расправил плечи.

Свечи

Созвездий,

Меч и

Грёзы, мечты и звёзды.

Гроздья

Соцветий.

Ветер.

Древо

Жизни

И Смерти.

Ветви.

Древние струны.

Руны.

Пламя. Колдунья.

Колокол полнолунья.

Месяца колесница.

Лица

Созвездий.

Птица.

Блеск оперенья.

Трели

И переливы свирели.

Вскрик тишины

И души

Нимб золотистый.

Птица.

Листья.

Шелест искристый.

Шёпот Истины истин.

Песня. Свет. Поднебесье.

Феникс.

Огненный вестник.

Небо. Бездна. Созвездья.

Всполохом, синим блеском,

Пульсом созвездий

Взметнулся в выси

Феникс.

Искр серебристые брызги.

Вспыхнули, загорелись

Молнии крыльев.

Феникс.

С пульсом Вселенной вместе

В сердце

Пылает Песня.

Гладя лобик глянцевый шарика хрустального,

Ароматной палочки стебелёк зажгу.

Слыша лёгкий нежный звон Края Чужедального,

Чай жасминовый цежу, на свечу гляжу.

Жмурюсь. Грежу наяву. Пагоды точёные.

Лес бамбуковый. Утёс. Флейта и ручей.

И драконы пёстрые, тигры золочёные,

Девушка раскосая и старик Сэнсэй.

Храмы, джунгли, озеро лотосов пылающих.

Тигры, змеи и слоны. Хижина в глуши.

Из-под зарослей бровей взор всепонимающий.

Барельефы гибких тел. Кали Ма, спляши!

Колокльцы «дили-дон, звели-звень» динь-динькают.

Ветерок приветливый шепчет про весну.

Я, варган прижав к губам, тренькаю пружинкою.

Голова, как колокол. Снова не усну.

Смех созвездий за стеклом серебром рассыпался.

Стоя на одной ноге, Деревом я стал:

Пальцы – листья. Руки – ветви. Ноги – корни. Выспаться

Можно днём. Мерцает в небе месяца кристалл.

Сквозь звёздные слёзы Сент Экзюпери

О маленьком Принце взахлёб говорил.
Мир взрослых, обычно такой равнодушный

Растрогано бред сумасшедшего слушал.

Лучик, лучик, покажись,

Лучик, лучик, появись!

Помоги мне стать здоровым,

Добрым, умным и весёлым!

Лучик, лучик, появись,

Лучик, лучик, проявись!

Помоги мне быть здоровым,

Бодрым, радостным, весёлым!

Лучик, лучик, проявись,

Засветись и заискрись,

Во широкое раздолье

Всем вокруг пошли здоровье!

Лучик, лучик золотой,

Очень хорошо с тобой,

Сочно, и свежо, и ярко,

И тепло, и даже жарко!

С розовым рассветом, радостным рассветом

Наполняюсь Силой, Силой, ясным светом.

С радостным рассветом, золотым рассветом

Наливаюсь Силой, Силой, ясным светом.

С золотым рассветом, огненным рассветом

Нарастаю Силой, Силой, ясным светом.

С огненным рассветом, благостным рассветом

Вырастаю Силой, Силой, ясным светом.

С благостным рассветом, розовым рассветом

Омываюсь Силой, Силой, ясным светом.

С розовым рассветом, радостным рассветом,

Золотою Силой, огнезарным светом

Я стал ясной Силой, ясным стал я Светом!

Птенец одичавшего счастья,

Скончавшегося в одночасье,

Проклюнувшись из черепушки,

Защебетал на подушке.

И солнечная черепашка,

Шаля, приласкала бедняжку:

Поцеловала в макушку

Зажмурившегося сплюшку.

Гуру, помоги!

Ко мне приходи.

Выручи,

Излечи,

Йоге

Научи!

Лучи

Ом

Аум

В тело, в сердце, в ум!

Я юность и сила.

Я воля к победе.

Красивый, счастливый,

Свободный, как ветер.

Я гибкость и стойкость.

Я радость творенья.

Могучий и стройный,

Как луч озаренья.

Я звёзд переливы.

Я крепость здоровья.

Влюблённый, любимый,

Как ласковый полдень.

Я нежность рассвета.

Мечта полнолунья.

Я вспышка кометы.

Восторг поцелуя.

Я чёткость гравюры.

Я трепетность линий.

Я сильный. Я юный.

Красивый. Счастливый.

Земле – конфетку.

Воде – монетку.

Крылья – ветерку.

Пищу – огоньку.

Дерево и камень

Приголубь руками.

Верить в чудо инфантильно.

А мораль? Ситуативна.

Проще быть, водой горбушку

Запивать за милу душу.

Всё престижное – пустое.

В Настоящем жить Собою.

Жизнь за жизнью вечно Зрящим.

Жить Собою Настоящим.

Озеро огненных лилий

Асфальт разводит трупный яд

В папахе твердолобой.

Машины глухо тарахтят,

Попыхивая злобой.

На заднем плане трубы вряд

Построились и хором

Гимн небожителям трубят –

Прогорклый дым, в котором,

Наверно, горечи на всех

Архангелов достанет.

Небокоптильный ряд прорех

И на переднем плане.

Шагаю. Стройка. Кирпичи.

Осколки стёкол. Крючья.

А рядом поездом стучит

Чугунье распаучье.

Кран дыба скорпионит хвост,

Скальпируя панели.

Тарантул поезда внахлёст

Таранит мрак туннеля.

Визгливый поезд скарабей –

Пьянчуга коматозный.

Чугунка – лязгающий змей,

А солнце – шар навозный.

Шагаю. Тени шар вперёд,

Как скарабей, толкаю.

Фонарь до солнца достаёт

Когтистыми руками.

Забор ударами судьбы

Поставлен на колени.

На бледном небе волдыри

Заоблачных видений.

Трава фалангами корней

Скребёт бетонный шлак.

Корёжит зеленью стеблей

Шершавый саркофаг.

А над травою камнепад

Застыл в безликой кладке:
Дома, дома, дома, дома

В продуманном порядке.

Шеренги серых пирамид,

В них, словно тени мумий,
Латают серых будней быт

Болезненные люди.

Шагаю. Тонко верещит

Под пяткой автострада.

Стихов печатаю шаги

На разворотах Ада.

Злой, грязный, словно мир земной,

Но, как хамелеон,

Я вспыхну Утренней Звездой,

Взойдя на небосклон.

В горах на далёком Востоке

Есть Озеро огненных лилий.

Раскосые жёлтые Боги

Из этого Озера пили.

Вода от дыханья зачала

Цветов лучезарное племя,

ЛилЕи на волнах качала,

Как в колыбели, лилЕя.

Роса полыхающих лилий

Способна развеять сон смерти.

Но стоит смертельных усилий

Продраться сквозь горные дебри.

Деревья и звери согласно

С тропы совлекут паладина.

Тягаться с богами опасно,

Оберегают ревниво

Бессмертия дар. Лишь Избранник

Пройдёт сквозь ущелья и чащи.

Но Боги и сами не знают,

Избранник ли он, восходящий.

По грани меча, испытуя,
Проводят, и, если сорвётся,
Свирепое эхо, ликуя,

Рвёт тело клыками колодца.

Но если добрался ты храбро

До озера, из огневого

Кубка росы ты пригубил,
То встретят тебя, как родного
Боги, а, может быть, Люди.

Только прекрасные, словно

Листья осеннего клёна,

Зори заоблачных пиков,

Гимны ликующих кликов.

Владыки Света и Тьмы,

И торжествующий Ты.

И если захочешь остаться,

Останешься, если уйдёшь Ты,
Как Боги, золотокожий,

В бессмертном обличье Скитальца.

Пора-пора-порадуемся мы ПарампарЕ,

В доступной разумению Вселенской глубине.

Пора-пора-порадуемся мы ПарампарЕ,

В достойной удивления душевной простоте.

Вникал ты в переводы Вед, не понял ни хрена:

В Парам-пара-парАм-парА, в ПарАмпару пора!

Пытался петь ты мантры и медитировАть,

Но как ты ни старался, не смог свой ум унять:

В Парам-пара-парАм-парА, в ПарАмпару пора!

В Парам-пара-парАм-пару, святая простота!

Гуруджи, приосанясь, дарует шактипат,

Чтоб, обретя ПарАм-пару, ты счастлив был и рад.

Парам-пара-парАм-парА, ПарАмпара права!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Преемственность Святых Мужей и до тебя дошла,

Больших, доверчивых ушей носителя нашла.

Тебе расскажут важно о множестве святых,

Гуруджи смог однажды последним стать из них!

В Парам-пара-парАм-парУ, в ПарАмпару пора!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Реализован в Духе, он – Сверх-авторитет,

Парампара – порукой, древнейший корпус Вед!

Найдёт ответ Гуруджи на твой любой вопрос,

Здесь исцеляют души и правят сколиоз.

Гуруджи, приосанясь, дарует шактипат,

Чтоб, обретя ПарАмпару, ты счастлив был и рад.

Парам-пара-парАм-парА, ПарАмпара права!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

К санскриту приобщишься, ты, разучив бхаджан,

От дикши просветлишься, а после – на даршан!

Начнёшь твердить ты бодро сакральные Слова:

Святое Знанье твёрдо, Парампара права!

В Парам-пара-парАм-парУ, в ПарАмпару пора!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Неважно, кто ты: тантрик, вайшнав или шиваит,

Ты «тот ещё фанатик», иль «так себе – турист»,

Толпу собой пополни, снеси гирлянду в храм,

Любовью преисполняясь, спонсируй наш Ашрам!

В Парам-пара-парАм-парУ, ПарАмпару пора!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Гуруджи предложил «Кто Я?» задать вопрос простой,

На всякий новый твой ответ качая головой.

Ты все ответы исчерпал, и, затянув бхаджан,

Вдруг осознал, что твой Атман – воистину Брахман!

Парам-парам-парАм-парА, ПарАмпара права!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Гуруджи, схожий с Богом, тебе заданье даст:

В задержке после вдоха петь «ОМ» по триста раз.

При Посвященье Имя тебе Гуруджи даст,

Был – Вася Пупкин, ныне – Васиштха Набхи Дас.

Пора-пора-порадуемся мы ПарампарЕ,

В доступной разумению Вселенской глубине.

Пора-пора-порадуемся мы ПарампарЕ,

В достойной удивления душевной простоте.

В оранжевых одеждах вернёшься в рОдный край,

Подаришь нам надежду на обретённый рай.

Ты сам даршан проводишь и бхАджанЫ поёшь,

Чушь пафосно городишь и шактипат даёшь.

В Парам-пара-парАм-парУ, в ПарАмпару пора!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Ты крепко держишь Шивы намоленный лингам,

Или у Харе Кришны любимым бхактом стал.

Поёшь ты на санскрите про Гит, про Сит, про Рам:

Кто может, помогите, тут строится Ашрам!

Парам-пара-парАм-парА, ПарАмпара права!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

Пронзив покровы Майи, Адвайту ты постиг,

Далёк от омрачений, свободен от вериг.

Реализован в Духе, ты – Сверх-авторитет,

Парампара – порукой, древнейший корпус Вед!

Гуруджи, приосанясь, дарует шактипат,

Чтоб, обретя ПарАмпару, ты счастлив был и рад.

В Парам-пара-парАм-парУ, в ПарАмпару пора!

В Парам-пара-парАм-парУ, святая простота!

На горе Кайлас Шива на шкуре тигра сидит в медитации, рядом Парвати нянчится с Ганешей, второй сын, Картикея, играет с саблей. Вокруг расположилась свита Шивы – грозные пишачи и ракшасы.

Парвати поёт:

Какой прогноз у нас сегодня, милый?

Сидишь на шкуре тигра и молчишь.

Тебя такого я и полюбила,

Хоть знала: Каму ты испепелишь!

Хор пишачей и ракшасов:

Важней всего для Шакти Шива,

Всё остальное ерунда!

Любовь твоя несокрушима:

Шагнёшь под дождь из-под зонта!

Парвати поёт:

Ты – лютый холод ледников Кайласа,

А в гневе ты – бушующий вулкан.

Я с обликом любым твоим согласна:

Тебе я в сердце выстроила храм!

Хор пишачей и ракшасов:

Важней всего для Шивы Шакти,

Всё остальное – ерунда.

В чём суть всех ваших тайных практик?-

Шагнуть под дождь из-под зонта!

Парвати поёт:

С тобой сольюсь я в поцелуе, милый,

Оставим мы синоптикам прогноз!

Тебя, о Махадэва мой любимый,

Украшу я гирляндою из роз!

Хор пишачей и ракшасов:

Важней всего для Шакти Шива,

Всё остальное ерунда!

Любовь твоя несокрушима:

Шагнёшь под дождь из-под зонта!

Важней всего для Шивы Шакти,

Всё остальное – ерунда.

В чём суть всех ваших тайных практик?-

Шагнуть под дождь из-под зонта!

Шива выходит из медитации, обнимает Парвати и они, танцуя, вместе удаляются.

Картикея говорит Ганеше: «Похоже на то, что папа с мамой пошли практиковать тайные практики. А это всерьёз и надолго. Ганеша, братик, расскажи мне новую сказку. Старые мне надоели. Про такого героя, о котором я ещё не слышал».

Ганеша отвечает: «Будь по твоему, братец. Расскажу я тебе сказку, которую я узнал от сильных и смелых людей – тибетских казаков под началом барона Унгерна. Недалеко от нас квартируются. Ох и душевные у них песни. А сказки, что за прелесть эти сказки. Каждая из них есть поэма! Слушай братец».

А ну-ка песню нам пропой, веселый Кришна,

Веселый Кришна, веселый Кришна!

В горах над морем ты устраивал девишник

И все на свете бхаджаны слыхал.

Спой нам, Кришна, про дикие горы,

Про священных коров и ягнят,

Про флейту озорную, про милость всеблагую,

И про пастушек нежный взгляд!

Кто привык за Вайкунтху бороться,

С нами вместе пускай запоет.

Кто весел — тот смеётся,

Кто хочет — тот добьётся,

Кто ищет — тот всегда найдёт!

А ну-ка песню нам пропой, весёлый Шива,

Веселый Шива, веселый Шива!

Ты на Кайласе восседаешь нерушимо

И все на свете мантры ты слыхал.

Спой нам, Шива, про чащи лесные,

Про звериный запутанный след,

Про шорохи ночные, про мускулы стальные,

Про аскетизм и мудрость Вед!

Кто привык за самадхи бороться,

С нами вместе пускай запоет.

Кто весел — тот смеётся,

Кто хочет — тот добьётся,

Кто ищет — тот всегда найдёт!

А ну-ка песню нам пропой, веселый Будда,

Веселый Будда, веселый Будда!

Ты пробудил от спячки много люда,

И все на свете джатаки слыхал.

Спой нам, Будда, про славу и смелость,

Про учёных, монахов, бойцов,

Чтоб сердце загорелось, чтоб каждому хотелось

Догнать и перегнать отцов!

Кто привык за нирвану бороться,

С нами вместе пускай запоет.

Кто весел — тот смеётся,

Кто хочет — тот добьётся,

Кто ищет — тот всегда найдёт!

Лень беспросветная, чёрный тамас,

Снова готовят к сансаре нас,

Но от Кайласа до тюркских степей

Армия йогинов всех сильней.

Так пусть же благостно вздымает Саттва

Свой стяг намоленной рукой,

Дабы могли бы неумолимо

Достичь самадхи мы с тобой.

Так пусть же благостно вздымает Саттва

Свой стяг намоленной рукой,

Дабы могли бы

Неумолимо

Достичь самадхи мы с тобой.

Армия йогинов, марш, марш вперёд,

Ишвара Пранидхана нас в бой зовёт.

Давит авидьи свинцовый гнёт,

Но кундалини подъём нас ждёт!

Так пусть же благостно вздымает Саттва

Свой стяг намоленной рукой,

Дабы могли бы

Неумолимо

Достичь самадхи мы с тобой.

Так пусть же благостно вздымает Саттва

Свой стяг намоленной рукой,

Дабы могли бы

Неумолимо

Достичь самадхи мы с тобой.

Шива танцует, бьёт в барабан,

Прочь зомбоящик, долой диван!

Армии йогинов полни ряды,

Воинам света нужен ты!

Так пусть же благостно вздымает Саттва

Свой стяг намоленной рукой,

Дабы могли бы

Неумолимо

Достичь самадхи мы с тобой.

Так пусть же благостно вздымает Саттва

Свой стяг намоленной рукой,

Дабы могли бы

Неумолимо

Достичь самадхи мы с тобой.

По калькуттской дороге

Шла в борьбе и тревоге

Кали-юга железной стопой.

Были сборы недолги,

Ради Высшего долга

Захватили румали с собой.

Среди зноя и пыли

С Мамой Кали ходили

На «рысях» на лихие дела.

По хребтам Химаваты,

По речным перекатам

Наша грозная слава прошла.

В Кулу и Раджастане

Белыми черепами

Украшали любимый алтарь.

Помнят храмы Калькутты

Драгоценностей груды

Ритуальных огней киноварь.

Если край наш свободный

Злобных Асуров свора

Опалит смертоносным огнём, —

За любимою Кали

Каждый с прочным румалем

Ради Высшего долга пойдём.

Шива хочет в Тамбов!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Шива Шива Шамбо!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Мы полетим туда сегодня на Гаруде,

Укажет путь полярная звезда.

Ты стояла у берега Ганги

И смотрела на старый ашрам,

Там в пещере какой-то отшельник

К Махадэву призыв обращал.

Ветер фразу унес, йогин сел на песок,

Откровенью вселенскому рад.

Подбежала к нему, села рядом у ног,

И сказала:

Хочу шактипат!

Подбежала к нему, села рядом у ног

И сказала:

Хочу шактипат!

Шива хочет в Тамбов!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Шива Шива Шамбо!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Мы полетим туда сегодня на Гаруде,

Укажет путь полярная звезда.

На тебя посмотрел он украдкой,

Полыхнуло межбровье огнем.

От улыбки его стало жарко,

Вам так весело стало вдвоем.

Руку он протянул и промолвил: Пойдем.

Ганга тихо пропела АУМ!

Сколько кальп длится ваш беззаботный роман,

Не вместит человеческий ум.

Сколько кальп длится ваш беззаботный роман,

Не вместит человеческий ум.

Шива хочет в Тамбов!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Шива Шива Шамбо!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Шива хочет в Тамбов!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Шива Шива Шамбо!

Ты знаешь Шива-Шива-Шива-намаха!

Но не летят туда сегодня самолеты,

И не едут даже поезда.

Но не летят туда сегодня самолеты,

И не едут даже поезда.

Шива хочет в Тамбов!

Ты знаешь чики-чики-чики-чикита.

Шива Шива Шамбо!

Ты знаешь чики-чики-чики-чикита.

Мы на Кайлас домчимся на Гаруде,

Укажет путь полярная звезда.

Тянется к Востоку Запад,

Поведём о том рассказ,

Что однажды приключилось

По дороге на Кайлас.

Пожелай ты мне, родная,

Обрести не светлый рай,

Чтоб назад не возвращаться,

Мне кайвальи пожелай.

И родная отвечала:

Я желаю всей душой,

Коль самадхи – нирвикальпы,

Коли травмы – небольшой.

Он пожал Дакине руку,

Глянул ёгине в лицо:

«Передай ты мне Ученье,

Чтоб Алмазным стал бойцом!»

«Ты готов для шактипата,

Разорву тебе я грудь,

Вырву сердце, вставлю дордже,

Освещала чтобы Путь!»

«Разрывай», — сказал он твёрдо, —

Шактипата час настал!»

Наблюдал косматый ети

Этот жуткий ритуал.

И восстал боец Алмазный,

И помчался на Кайлас,

В радужном нетленном теле,

Ослепительном для глаз.

В горах на далёком Востоке

Есть Озеро, Лилии, Боги.

И если останешься с Ними,

Забудешь ты прежнее имя,

Забудешь земные тревоги,

И станешь, как Жёлтые боги,

Спокоен, и весел, и светел,

Как белые пики, бессмертен.

Как чаша волшебного чая,

Душист и немного печален.

Пиала с мерцающим рисом

И звёзды так близко, так низко,

Как свиток небесного свода,

Седых ледников разговоры.

И лунные блики улыбок,

И всплески танцующих рыбок.

И флейты хрустальные песни,

И звон серебристых созвездий.

И листья осеннего клёна.

И храм, тишиной убелённый.

Одинокое солнце застыло на троне заката

И задумчивый взор устремляло в глубины Эреба.

За горами Рифейскими старец, седой и патлатый,

Посадил в огороде гиперборейскю репку.

Одинокое солнце зевнуло и с трона скатилось.

И в глубинах Эреба заснуло на ложе златистом.

И со сладкою кашей во сне к нему гости явились:

Дед, и мышка, и кошка, и Жучка, и внучка, и бабка Анфиса.

Синеватые глыбы льда.

Клинописные строки скал.

Где-то робко каплет вода.

Тянет холодом от ледника.

Ноздреватый лишаистый лёд.

Проржавевший оскал фонарей.

Вечер струйкой мочи течёт

На замызганную панель.

Изумрудных созвездий узор.

Маракасы ветвистых стволов.

Пальцы ветра на флейте гор.

Снежных барсов влюблённый рёв.

Дребезжанье трамвайных шпал.

Хмурых встречных усталый мат.

Сизовато-прогорклый чад.

Мозаично застывший кал.

Сквозь дорожку кровавых плевков,

Сквозь блевотину и дерьмо,

Сквозь аляповатость ларьков,

Сквозь старух на ступенях метро,

Сквозь окраин денатурат,

Сквозь центральных огней героин,

Сквозь бомжей обречённый взгляд,

Сквозь владельцев крутых машин,

Как журавль сквозь болотную рябь,

Как воздушный змей сквозь лазурь,

Как старинный резной корабль,

Свято веря «во всю эту дурь»,

Я шагаю к родным горам,

Звуки флейты прижав к губам.

Пепел по ветру развей

На перекрёстке путей!

Прошлого прах отряхни:

Будущее впереди!

Залотокудрой заре ласковой

Сердце вручи навсегда алое.

На величавой горе плавают

Солнце и облака. Сказкою

Пусть станет каждый твой миг,

И да святится твой Лик,

Милая, белая, Лилия, смелыми

Крыльями тьму рассекающая

И полыхающая

На рассвете.

Сереньким детским глазёнкам

Яркость и жёсткость алмаза

Ты даровала.

В алый цвет сердце,

Бывшее прежде склизлым

Розово-срым комочком

Окрасила Ты!

Оперенье стрелы

В пУрпурный цвет ты расписала,

Ты, что шептала строки стихов мне

Во сне!

Душу врачующая,

Силы дарующая,

Петь мне только Тебе, мой Свет!

О, расцветающая на рассвете,

Птица свободы

Огненной!

Бог мой – в Ней.

***

«Интимное сделать всемирным».

Мерцающий бисер швырнуть

Под шорох подошв, чтобы мирным

Сном – наконец-то! – заснуть.

И, сплюнув крылатое сердце

Под ноги спешащей толпы,

Смотреть искромётные сны

За одеяльною дверцей.

Проснувшись, прочесть удивлённо

На листьях осеннего клёна

Минувшего пламени вирши.

Иной раз такое напишешь,

Что после и сам не поймёшь,

Где правда, где ложь. Где поёшь,

Где каркаешь. И, усмехнувшись,

С кровати встаёшь бить баклуши.

Посейдон

По сей день

Посейдон

Враг сетей

И препон.

Но притоны

И таверны

Любит Посейдон

Безмерно.

Сам порой

Заходит в паб

Портовых

Облапать баб.

Хот Посейдон

Сед бородой,

Вставит пистон:

«Ёшеньки-ой!»

В море

Штормовые кони.

В колеснице

При короне,

Сжав трезубец,

Посейдон

Бороздит

Просторы волн.

Ураган

Рвать – метать!

Рву – мечу!

Захочу –

Получу!

Заверчусь

И помчусь!

Чую чудо,

Лучусь!

Прорвусь

Сквозь всё.

Смеюсь вовсю!

Стремглав

Босой,

Взметнув

Росу!

Верою – правдою

Ярое радую!

Пращу

Раскручу,

Мечту

Воплощу!

Рявкну: «Готовсь!»

«Пли!!!» – проорусь.

Облачко сквозь

Яблочка «хрусть»!

Пусть ВСЁ

Моё –

В жильё-быльё!

Прибылью –

Громадной,

Вихрем –

Ураганом.

Круго –

Верть:

Мир –

К ногам.

Вмиг

И впредь:

РА

ГАН!!!

Детские стихи

Воробей

Воробей – такая птица,

Что машины не боится.

Удивляется водитель:

Воробей, как истребитель,

Промелькнул перед стеклом

И умчался в небосклон.

Звездочёт

Звёзды все наперечёт

Знает старый звездочёт.

Даже сон, и тот со счёта

Сбить не сможет звездочёта.

***

Как индейский вождь из прерий,

Лук порей в зелёных перьях.

Легенда о Динозавре

Раздвигая папоротник, приминая травы,

Веточки зеленые жевали динозавры.

Освещал долину их солнца желтый шар.

Как-то раз охотился злой тираннозавр,

Сцапать динозаврика он хотел и съесть.

Но малыш в укромное место смог залезть.

Зарычал тираннозавр, убежал куда-то.

– Все в порядке, вылезай!- говорят ребята.

Динозаврик выбрался, кушать начал веточки,

В чудище громадное вырос он из деточки.

Хоть большой, но ласковый, маленьким подмога.

С той поры тираннозавр малышей не трогал.

Понарошки

Жили-были понарошки,

Ростиком не больше кошки,

Толщиною с банный веник,

Мордочкой с большой вареник.

И у наших понарошек

Был на всех счастливый грошик.

Весело его катали,

Всей толпой полировали,

Зайчик солнечный ловили,

На мурашек наводили.

Начинали в догоняшки

С зайчиком играть мурашки,

В чехарду и кошки-мышки,

Превращались в пупырышки.

Ну а наши понарошки

Звонко шлёпали в ладошки.

Кириешка и Балибалька

Кириешка Балибальку полюбил.

Балибальке Кириешка люб и мил.

Полюбилися, ожинилися.

Вместе зажили, деток нажили:

Кириешечек в белых маечках

И глазастеньких Балибалечек.

Варежки

Как у нашей Марьюшки

Шерстяные варежки.

Марьюшку в тех варежках

Скушали бабаюшки.

Нету больше Марьюшки,

А в пушистых варежках

Поселились мыши

И пищат чуть слышно.

Кошка шасть в отдушину

И мышей всех скушала.

Ни мышей, ни Марьюшки:

Опустели варежки.

Перфоманс

К Музе

Нет у меня в помине шпаги,

Меча подавно. Лишь перо.

Лишён я начисто отваги,

Но ноет левое ребро,

Как у прапрадеда Адама,

Когда Фиминой увлечён.

О, распрекраснейшая Дама,

(Не будем называть имён),

Художник, он же Тренер, можно

Мне, а ему, нельзя – увы.

И, не геройствуя подложно,

Мы оба в Даму влюблены.

Но безрассудней и бесстыдней,

Не он, ваш преданный слуга.

И будь Она, хоть с пирсой Бридней,

Распродаваясь с молотка,

Но Идеал сквозит бесплотный

Через пленительную плоть,

Сквозь запах мускусный и потный

Просвечивает сам Господь.

Об Авторе

Прекрасной, возвышенной, чистой,

Открытой души человек.

К чему прикоснётся он кистью,

То вмиг обессмертит навек.

О себе

А я, ироничный хозяин

Метафор, сравнений и рифм

Иными, чем Автор глазами

Открою картин его мир.

О Зрителе

Спасибо, что время потратишь,

Зря в корень, а значит не зря.

И временем жизни оплатишь

Перфоманс, свой смысл вынося.

Стражница

Однажды с другом в русской бане,

Китайский попивая чай,

Судачили об ине-яне –

«О метафизике» читай.

Разогревает банька, сила

То янская, с женьшенем чай

Опять же, янский. Осенила

Нас мысль такая, примечай,

Есть песня про цыгана Яна,

И если бы сейчас сюда

Помыться бы пришли цыгане,

Им это нужно иногда,

И сели б так, что оказались

Мы между Янами двумя,

Мы б силой яна пропитались,

Как два в духовке окуня.

И точно, вдруг пришли цыгане,

А с ними только отмечай

Сугубо янской силы грани,

Прихлёбывая янский чай.

В серёдке – мы, а Яны – справа

И слева. Про И-цзин пришло

Напомнить время. Понял? Браво!

Закончилось всё хорошо.

К чему вся «повесть о Джульете»?

Смотря на «Стражницу с мечом»,
Здесь, в героическом сюжете,

Рассказ мой явно ни при чём.

Пусть графика сама подскажет

Ассоциаций правильных ряд.

Ведь подвиг, несомненно, важен,

Важней, чем поза и наряд,

На мой художественный взгляд.

Нео

Часто ли ты берёшь с собой нож?

Если берёшь, готов ли ударить?

Чем ты отплатишь за гнусную ложь

Клеветнику? Решишь ли оставить

Жизнь ему? Или ножом пробьёшь

Чёрное сердце, лицом не дрогнув?

В тренде Шекспир. Только меч – не нож.

Воины это, дружок, не овны.

В мире совсем иная война,

Ты же всегда ощущал, что с жизнью

Что-то не так? Не твоя вина

В том, что ты интересен Отчизне

В качестве батарейки. Смотрел

«Матрицу»? Может чуток не допонял

Смысла реальных военных дел?

Знаешь, как Нео, кунг-фу. В ладони

Капсулки две я тебе положу:

Синяя, красная. Иню с Яном.

Должное отдавая ножу,

На фотосессии держишь катану.

«Должен быть сильным? В чём Сила, брат?

В позе? В мече? В объективе? В снимке?

Выбрал?» – Суров неподвижный взгляд.

Нео с катаной застыл на картинке.

Мда. Не заладилась ода. А всё –

Зависть: когда бы меня Художник

Исфотошопил, тогда б я не стёб

Выдал – истёк бы пафосной ложью.

Прорыв

Рождённый ползать летать не может!

Ты – червь пред Богом, ничтожный раб.

Не перья в крыльях, в гусиной коже

Бурдюк, а «брюлик» – внутри: кебаб,

Пивасик, порно, мечты о шмотках,

Подскажет выход «вход в интернет».

Как пятилетний малыш в колготках,

Под матершину сомлевший дед.

Красивый фантик внутри содержит,

Читайте выше, постылый яд.

Рождённых в Духе прах не удержит.

Сквозь бытовухи привычный ад

Взлетают в небо живые души.

Теленаркоша сипит: «Враньё».

Бочок почешет, бычок потушит,

Не удосужась сменить бельё.

Но тот, кто «полнил собою небо»,

Вернувшись, помнит свободы вкус.

На плесневелый кусочек хлеба

Не поменяет осы укус

В межбровье. Слёзы. Резь озаренья

Преобразилась в сверхновой взрыв.

Вмещая небо, прощаешь землю

И превращаешь «порыв» в «прорыв».

Экшн

Я знаю этого мальчика, он уже вырос.

Таких шаров не бывает, это метафора.

С вещами на выход. Смыслы – на снос. Суть – на вынос.

А истина – ящик Пандоры? С амброзией амфора?

Ведь папа этого мальчика, ночь коротая

За монитором, менял сновиденье на творчество.

И у меня есть сынок. Вдалеке подрастает.

Мы с мамой в разводе. С ней – нет. С ним увидеться хочется.

Случается редко. Слыву эгоистом махровым.

Вернёмся к работе, Художнику лестна поэзия.

Фигурки с оружием видите? Оба здоровы.

Хотя для спортсменов здоровье – из сферы везения.

Про битву услышать хотите? Про «экшн»? Про мистику?

Извольте. Сраженье героев, как фильм, не закончится.

Оно навсегда. Я однажды играл долго с листиком

Кленовым, как ветер. По уши влюблён в одиночество.

Философская лирика 1994 – 2018

Алиса и Джонатан

Рубрики